И. П. Воронин, заместитель редактора газеты «Монархист» (Санкт-Петербург)

И. П. Воронин, заместитель редактора газеты «Монархист» (Санкт-Петербург)

Иван Солоневич в годы Гражданской войны

А через неделю я и сам лежал в сыпном тифе в той же палате, где недавно умирал мой брат. И в полубреду я слыхал, как подходили ко мне сестры милосердия и шепотом спрашивали:

– Солоневич?

– Да... Только другой...

– Ну, совсем как тот!.. Ну, Бог даст, хоть этого выходим!...» [11]

Однако возвращаемся к поиску ключевой точки. Что было главным для Ивана Солоневича на Юге России: работа в белой печати или контрразведывательная деятельность в красном тылу? Участие в первой – доказано и, собственно говоря, ничем выдающимся не является.

Автор монографии «Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны (окт. 1917–1920 гг.)» Л. А. Молчанов утверждает, что «подавляющее большинство журналистов и литераторов бежали на юг России и Украину, где продолжали свою профессиональную деятельность». [12] В частности, из «нововременцев» он называет М. Н. Бялковского (кишиневская «Молва), А. И. Ксюнина («Вечернее Время», «Призыв»), С. С. Чазова (телеграфное агентство пресс-бюро Юга России), Н. И. Маркова (севастопольский «Юг России»).

К этому перечню необходимо сделать добавления. В первую очередь надо уделить внимание Б. А. Суворину, которого Молчанов упоминает только вскользь. Борис Суворин был редактором ежедневной газеты «Вечернее Время» (Ростов-на-Дону, 1918-1919; Харьков, 1919). Затем – профессора Н. Н. Алексеева, редактора «органа русской государственной и национальной мысли», основанной В. В. Шульгиным газеты «Великая Россия» (Севастополь; Ростов-на-Дону, 1919). И, наконец, А. М. Ренникова, который был главным редактором ежедневной литературной общественно-политической газеты «Заря России» (Ростов-на-Дону, 1919; Харьков, 1919).

Единственный, кажется, суворинец, ставший сотрудником советской печати – это Н. М. Ежов, публиковавший с середины 1890-х годов в петербургском «Новом Времени» фельетоны о московской жизни под псевдонимом «Не фельетонист». Как минимум, двое были расстреляны большевиками: М. О. Меньшиков и И. Б. Смольянинов.

Участие в контрразведывательной работе, кроме личных признаний Солоневича постфактум и совсем уж мимолетного свидетельства С. Л. Войцеховского, не подтверждается больше ничем. Соответствующих архивных данных нет или, как минимум, до них еще не добрались исследователи.

Указания самого Солоневича предельно схематичны:

«Потом была работа на Белую армию и с Белой армией. Побег из Москвы на Украину, авантюрное путешествие из гетманского Киева в красный Питер. Побег из красного Питера с семьей Каллиниковых в тот же Киев. Побег из петлюровского Киева в белую Одессу. Командировка из белой Одессы в красный Киев. Подпольная работа в красном Киеве. Секретные сводки отдела осведомления Совнаркома, которые доставала Тамочка. Сек¬ретные военные сводки, которые доставал я. Эти сводки сни¬мал на кинопленку И. М. Каллиников, отправлял в белую Одес¬су, а в белой Одессе никто не читал.

Эта работа стоила примерно трехмесячного ежечасного рис¬ка жизнью и невероятных усилий. И вот: никто даже не поинте¬ресовался результатами этого риска и этих усилий». [13]

Работу Солоневича в белой контрразведке в годы Гражданской войны необходимо признать историческим фактом – никаких противоречий, противопоказаний и опровержений от людей, которые имели полную возможность это сделать, нет.

Еще одно свидетельство самого Ивана Лукьяновича:

«В Киеве, в июле 1919 года, в кабинете редактора газеты «Коммунист» (он же и председатель тогдашнего украинского совнаркома) товарища Раковского, я, на основании сводок «отдела осведомления совнаркома», объяснял на карте положение дел на фронте. В этой странной редакции я, без достаточных к этому оснований, считался специалистом по военным делам. В эти дни добровольческая армия брала Полтаву, большевики уже готовились к эвакуации Киева, но все еще надеялись на перелом. На моих «военных» разъяснениях присутствовало человек пять.

Когда я вернулся к себе, в информационный отдел, секретарь редакции, тов. Киселев, сказал мне с иронической улыбочкой: «а как, в сущности, легко узнать белогвардейца». Сердце чуть-чуть замерло. Я пожал плечами и с деланным равнодушием спросил:

– Что это вам взбрело в голову?

– Да так, все дело в местоимениях: мы и вы. У вас два раза вышло, что Полтаву берем «м ы»…

Редакция была странная. Киселев в ней был «делегатом» от меньшевиков, впоследствии чрезвычайка его расшифровала и ликвидировала». [14]

Наверное, целесообразно выдвинуть свою версию, которую впоследствии смогут подкрепить или же вовсе отринуть другие исследователи.

Самой известной контрразведывательной (или иначе – котрреволюционно-разведывательной) организацией белых на Юге России была «Азбука», созданная В. В. Шульгиным. Ее известность, равно как и масштаб деятельности, не могут, конечно, служить обоснованием даже для рабочей гипотезы. Основания другие – может быть, не очень веские, но заслуживающие внимания.

Бывший депутат Государственной думы Шульгин, несмотря на свое позорное участие в процедуре подписания акта отречения Государя Императора Николая Второго, все-таки считал себя монархистом. Это, естественно, вовсе не означает, что он должен был непременно состоять в каких-то отношениях с другим монархистом – Солоневичем. Но их жизненные пути в белом Киеве наверняка пересекались. Почти через двадцать лет, в 1936 году, когда новый эмигрант Солоневич начнет выпуск газеты «Голос России» Шульгин попадет в число немногих известных эмигрантов, согласившихся сотрудничать с новым изданием с первого номера. Это, правда, только косвенное подтверждение прежнего знакомства.

Не будем оперировать ни белыми нитками, ни вилами для письма по воде. Однако, кроме изложенного выше нашу версию может поддержать еще один факт – увы, тоже похожий на элементарную подпорку для допущений и предположений. В неполном, но известном чекистам списке членов шульгинской «Азбуки», опубликованном уже в наши дни, фигурирует персонаж по фамилии Капнист. Солоневич однажды обмолвился, что в первые годы после окончания Гражданской войны потерял двух своих ближайших друзей – А. М. Коношинского-Квасницкого и графа С. Л. Капниста, погибших из-за связи с эмигрантскими центрами подпольной борьбы. Доказать, что Капнист из «Азбуки» и Капнист, которого упоминает Солоневич, одно и то же лицо – пока невозможно.

Что же такое представляла собой «Азбука» и почему ее сотрудников до сих пор не идентифицировали в полном объеме военные историки?

Организация возникла одновременно с зарождением Добровольческой Армии, то есть практически сразу после большевистского переворота. Круг задач, стоявший перед ней, включал в себя создание аппарата разведки, вербовку боевого элемента в стан белых, пропаганду идеи Добрармии, организацию восстаний в красном тылу и все такое прочее в этом роде, включая перевозку денег для нужд добровольцев.

Руководителем «Азбуки» являлся Шульгин, фигурировавший под псевдонимом «Веди» (все лидеры скрывались под буквами старого русского алфавита, отсюда и название организации). Постепенно была выстроена агентурная цепочка, концы которой находились в руках Шульгина, доставлявшая сведения со значительной территории страны.

Отделения информации «Азбуки» подразделялись на пункты трех разрядов. На период 1917-1918 годов к осведомительным пунктам высшего, первого, разряда относились Москва и Киев.

Современные исследователи подчеркивают, что существовала еще и «Азбука-Изнанка». Ее задачей была подготовка особых донесений, содержавших информацию о злоупотреблениях и халатности представителей Добровольческой Армии. Как правило, эти донесения печатались только в трех экземплярах и отправлялись генералам Драгомирову, Лукомскому и Романовскому. (В скобкам напомним, что о своем личном знакомстве с ген. Драгомировым упоминал сам Солоневич).

Закон конспирации для «Азбуки» был выработан следующим образом. Командиры отдельных немногочисленных групп, как правило, друг друга не знали, а связь с центром в лице Шульгина поддерживали через координаторов. Таким образом, даже командиры зачастую не имели представления ни о руководителях всей «Азбуки», ни тем более о масштабах ее деятельности.

Из воспоминаний Шульгина узнаем, что первой буквой, «Азом», был бывший депутат Государственной Думы от Киевской губернии Анатолий Иванович Савенко. [15] До революции в газете отца Ивана – Лукьяна Михайловича Солоневича «Северо-Западная Жизнь» материалы за его подписью появлялись с завидной регулярностью. Не слишком ли много случайных совпадений?..

В Киеве Иван Солоневич был почти до самого конца – 14 декабря 1919 года белые были выбиты из города окончательно. Обстоятельства сложились так, что жена и малолетний сын не смогли эвакуироваться до прихода красных. Иван Лукьянович предпоследним поездом (последним был бронепоезд, на котором служил его брат Всеволод – они больше не увиделись) с потоком беженцев добирается до Одессы. Там, в газете «Сын Отечества» 13 и 14 декабря под псевдонимом «Ив. Деревенский» он публикует подряд два очерка об исходе из Киева: один называется «Путь страданий», другой «Свыше сил человеческих» (доказать авторство на сто процентов, впрочем, вряд ли возможно).

Настала пора сказать несколько слов об этом издании, попавшем в биографию нашего героя хотя и мельком, но оставившая свой след. Ежедневная газета «Сын Отечества» выходила в Одессе в 1918-м – начале 1920 года. [16] Издателем ее был Н. К. Клименко, известный журналист, основатель издательства «Русская культура», сотрудник Отдела пропаганды деникинского правительства.

Редактором в декабре 1919-го значится С. М. Кельнич, так что информация И. Л. Солоневича, как и в случае с «Вечерними Огнями», оказывается поэтическим преувеличением: редактировал он, скорее всего, лишь один из отделов газеты. Но, между прочим, Кельнич в эмиграции, помимо других своих занятий, будет выполнять функции представителя газеты Солоневича «Голос России» в Варшаве.

«Тылы и фронты Белой армии, героические цепочки на фрон¬те, развал в тылу, помещичьи порки, восстания, усмирения, отступления, очередная «эвакуация» в Одессу, тиф и пробуждение уже под советской властью», - так закончилась Гражданская война для И. Л. Солоневича. [17]

Как свидетельствует доклад командующего войсками Новороссийской области генерала Н. Н. Шиллинга Главнокомандующему Вооруженными силами на Юге России генералу А. И. Деникину от 29 января 1920 года, в результате эвакуации Одессы в городе осталось около 300 сыпнотифозных больных. Одним из них был И. Л. Солоневич, лежавший в госпитале (под военные нужды была отдана Стурдзовская богадельня Сердобольных сестер). О последних неделях перед эвакуацией белых из Одессы Иван Лукьянович вспоминает в упоминавшемся выше очерке об И. М. Калинникове, где есть такие строки:

«Вместе с И. М. и его братом Борисом <…> мы жили в Одессе на Елизаветинской, 17 в предэвакуационные недели. Я заболел – думал, что инфлуенца, семья Каллиниковых ухаживала за мной, как за своим братом и сыном, а потом ночью, зимой, я, голым, захватил свой чемодан и вышел на улицу с твердым решением куда-то отправляться – то ли в Москву, то ли в Киев. И. М. перехватил меня на улице, приволок домой и уговорил подождать автомобиля. Уговорам я поддался, и автомобиль отвез меня в сыпнотифозный госпиталь, откуда И. М. вытащил меня в день эвакуации – билет и место на пароходе он для меня приготовил. Но мои ноги были парализованы. И. М. запихал в кресло нашей гостиницы добровольческие мои документы (я не знаю, кто сейчас сидит в этом кресле – но оно во все большевистское время было для меня неким memento mori), снабдил меня каким-то другим документом, на прощанье перекрестил и сказал:

– Не унывай, Ваня, Бог даст, скоро будем обратно. Увидимся.

Тогда был еще Крым. И тогда еще были близкие надежды. Но обратно И. М. не вернулся и мы больше не увиделись…». [18]

Таким образом, жизнь под советской властью началась для Солоневича на больничной койке. А продолжилась – после выздоровления – в качестве санитара уже в другом госпитале.

Итоги Белой борьбы Солоневич подвел уже в эмиграции:

«Не мы подняли стяг гражданской войны, не мы звали к братоубийству. Не на нас лежит вина за окровавленное тело Родины нашей. Но, может быть, на нас есть другая вина: вина не зла, но вина слабости. Добро должно быть сильным. <…>

В истории гражданской войны было несколько моментов, когда нам «чуть-чуть не хватало», чтобы оказаться победителями. Основных таких момента было два: атака ген. Юденича на Петроград и занятие армией ген. Деникина Орла.

Но ни Петроград не был занят, ни от Орла мы не смогли дойти до Москвы. <…>

Финнам не отдали Финляндии – и всю Россию отдали большевикам. <…>

Ошибка номер второй. Не был решен – под всяческими предлогами и под влиянием г-на Кривошеина и прочих – земельный вопрос. И хуже, были допущены безнаказанные карательные помещичьи экспедиции. Их было немного, но свое дело они сделали: крестьянство из союзников превратилось или в нейтралистов, или во врагов (восстания в белом тылу). <…>

Ошибка номер третий. Не пустили молодежь. И если на фронте выдвинулось очень много и очень талантливой военной молодежи, то в тылу ей никакого хода не было. <…>

Нужно было пустить молодежь в Осваг. Я работал в киевском – это было учреждение поистине позорное – хуже концлагерного КВЧ (культурно-воспитательная часть). И об этот Осваг мы, группа молодежи, бились, как головой о стену, и ничего не могли сделать».

И, наконец, итоговый вывод:

«Нас разбила совокупность событий и вся совокупность наших ошибок. Выкиньте любую из них, и мы не сидели бы здесь». [19]

Так Иван Лукьянович оценивал поражение белых в Гражданкой войне в 1936 году, на заре своей эмигрантской деятельности. С годами анализ событий становился более глубоким. В «Народной Монархии», итоговой работе, написанной на исходе своего жизненного пути он писал:

«Как бы мы ни оценивали и фронтовой героизм Белых армий и беспримерную дезорганизацию их тылов, - но совершенно ясно одно: общего языка с народом ни одно из белых формирований не нашло. И никому не пришла в голову самая простая мысль: опереться на семейные, хозяйственные и национальные инстинкты этого народа, и в их политической проекции – на Царя-Батюшку, на Державного Хозяина Земли Русской, на незыблемость русской национальной традиции и не оставить от большевиков ни пуха, ни пера.

Меня, монархиста, можно бы попрекнуть голой выдумкой. Однако, выдумка эта принадлежит Льву Троцкому:

«Если бы белогвардейцы догадались выбросить лозунг «Кулацкого Царя», — мы не удержались бы и двух недель».

«Белогвардейцы», то есть, в данном случае, правившие слои всех Белых армий, этого лозунга выбросить действительно не догадались. <…>

Разгром всех Белых армий произошел по совершенно одинаковым социальным причиним и почти на совершенно одинаковых географических рубежах и в одинаковых военно-стратегических условиях: по неумению привлечь на свою сторону народные массы, при переходе армий из областей вольного хлебопашества на территории крепостного права, после превращения горсточек боевых энтузиа