И. В. Тушканов, к. и. н., зав. кафедрой юридических дисциплин Волгоградского филиала ННОУ «Институт управления»

И. В. Тушканов, к. и. н., зав. кафедрой юридических дисциплин Волгоградского филиала ННОУ «Институт управления»

Правовые основы постсоветской России в учении И. Л. Солоневича

Начало

В своей политико-правовой доктрине И. Л. Солоневич уделил значительное внимание праву. Хотя, надо признать, что проблемы государства занимают гораздо больше меньше в его работах. Скорее всего, основаниями для такого подхода являются, во-первых, общее построение большинства политико-правовых учений, где праву уделяется меньше внимания, чем государству, а во-вторых, по мнению И. Л. Солоневича, возрождение бессословной народной монархии обеспечит и должное развитие права. «Мы имеем все основания рассчитывать, – писал он, – что если будет восстановлена монархия российская, то Россия и ее население достигнет такой свободы и безопасности, какой, по всей разумной вероятности, не будет иметь никакой иной народ мира». [1]

Естественно, заранее говорить о будущих законах, а тем более, вдаваться в подробности, по меньшей мере, преждевременно. Думается, что такой подход вполне здравый, подтверждаемый современными учеными. Так, Н. Рулан считает, что «роль, отводимая праву, зависит от того, каким видится обществу вселенная и человек». [2] Поэтому И. Л. Солоневич писал, как правило, лишь о правовых основах будущего Российского государства, иногда касаясь наиболее важных институтов права.

Идея о верховенстве права непосредственно вытекала из российских понятий нравственности, сформировавшихся под влиянием, прежде всего, православной церкви и русской государственной традиции.

Фундаментом права в каждой стране является, прежде всего, политический режим: тоталитарный или демократический. По этому поводу И. Л. Солоневич писал, что в будущей «России границы «личной свободы» и тоталитарного государственного принуждения будут решаться не в зависимости от «принципа»… а только и исключительно в зависимости: а) от технической необходимости и б) от технической возможности. Так, в первые же годы бытия новой России нам будет технически необходим и технически возможен тоталитарный режим в отношении всех иностранных дел, связей и влияний, в том числе, следовательно, и тоталитарный режим по адресу попыток навязать нам чужую идеологию… Во всех этих случаях наша тоталитарность должна быть тоталитарностью православной: т. е. подчинение всех не классовым, не сословным и даже не национальным эгоизмам, а равномерная жертва всех во имя идеи православной, русской государственности». [3] Таким образом, можно сказать, что предполагается двойственный подход к правовым основам будущего Российского государства.

По отношению к своим гражданам в вопросе об их личных свободах – демократический подход, а по отношению к попыткам иностранных держав или каких-либо международных организаций навязать России иноземные идеологию и образ жизни – жесткий тоталитарный подход.

Конечно же по этому вопросу можно иметь различные точки зрения, в том числе и требовать «полной демократии», но надо отметить, что в большинстве современных государств, гласно или негласно, действуют ограничения в отношении иностранного влияния. Во второй половине 40-х – начале 50-х гг., даже самые демократические страны признавали необходимость идеологического контроля, например, комиссия сенатора Д. Р. Маккарти в США. [4] Именно об этом писал И. Л. Солоневич: «Когда возникают проблемы американской деятельности, то повторяются, в сущности, очень давно знакомые нам удостоверения о политической благонадежности, и политическая борьба принимает те же формы, из-за которых те же американцы считали Россию «полицейским государством». Или, иначе говоря, когда перед САСШ встала та же угроза со стороны тех же идей и тех же людей, против которых боролась царская Россия, то САСШ, в необходимой и неизбежной борьбе против этих идей и этих людей, прибегли – вынуждены были прибегнуть – к тем же методам самозащиты, к каким прибегала и царская Россия». [5] Однако, при этом лидеры и пресса западных стран с завидной постоянностью прибегала (и, к сожалению, прибегает до сих пор) к политике «двойных стандартов». «И считая комиссии по «антиамериканской деятельности» защитой свободы, считают такие же комиссии по расследованию антирусской деятельности подавлением свободы». [6]

И. Л. Солоневич соглашался с тем, что наивысшая степень личной свободы граждан в начале ХХ в. существовала в США и Великобритании. Но при этом справедливо подчеркивает, что «не нужно забывать некоторых фактов: личная свобода британских граждан была построена на: а) порабощении колоний – вплоть до поголовного истребления их населения, б) на профессиональной работорговле неграми Африки и в) на рабском труде матросов парусного флота». [7] Естественно, что такой личной свободы в России не будет никогда. С другой стороны, по мнению И. Л. Солоневича, совершенно ясно, что «ни САСШ, ни Англия никогда уже не вернутся к той мере личной свободы, какая была для них характерна в начале нынешнего столетия: авиация меняет даже и географию». [8] И действительность начала XXI в. полностью подтверждает слова Ивана Лукьяновича: для защиты от террористов даже самые либеральные и демократические государства устанавливают жесткие охранительные меры, вплоть до личного досмотра подозреваемых и снятия отпечатков пальцев со всех лиц, въезжающих в страну.

В условиях же середины ХХ в., когда США и Англия попали в условия, слегка напоминающие положение Российской Империи в течение всего времени государственного развития, то они были вынуждены перейти к ограничениям личной свободы: в том числе политической (увольнение неблагонадежных чиновников), экономической (фиксация цен и зарплаты, ограничение ввоза и вывоза), свободы передвижения (визы и пр.), даже свободы труда (регламентация трудовых отношений). [9]

Такая же ситуация характерна не только для крупных западных держав, но, например, для малых европейских демократических государств. Так, И. Л. Солоневич совершенно точно подмечал, что «в странах скандинавских демократий профессиональные союзы, возвращаясь к средневековым цеховым принципам, круто ограничивают свободу труда – одну из важнейших свобод для всякого человека». [10]

Таким образом, можно сделать вывод, что фундаментом правовой основы постсоветской России И. Л. Солоневич считал демократию, но со строгими ограничениями, прежде всего, в отношении иностранных влияний. По сути дела, им предлагалось примерно то же, что в современной политической жизни России называют «регулируемой демократией».

В тоже время, по мнению И. Л. Солоневича, одно из самых важнейших условий необходимых для того, чтобы народ мог создать что-либо ценное, нужна устойчивость власти, закона, традиции. Поэтому «Россия, прежде всего, нуждается в праве и законе – а не в административном произволе, какими бы пышными фразами этот произвол не прикрывался. Русскому человеку нужна твердая уверенность в дозволенном и недозволенном, в труде, имуществе, свободе и жизни». [11] Как видно, это очень созвучно с современными проблемами права и правоприменения.

И. Л. Солоневич еще в 1939 г. писал: «Совершенно необходимо, чтобы каждый мужик, торговец, инженер, рабочий, промышленник, служащий, мурманский рыболов и таежный охотник, грузинский садовод и среднеазиатский кочевник знали бы совершенно ясно и четко: в тех пределах, которые им отведены законом, они могут действовать беспрепятственно и бесконтрольно». [12] Естественно, что такое положение возможно только тогда, когда государство строго придерживается твердо установленных законов.

Для того чтобы законы были постоянными, по мнению И. Л. Солоневича, «Россия нуждается, прежде всего, в Законах с большой буквы – в Основных Законах Империи Российской». [13] Что же касается остальных правовых норм, то они должны быть просты, ясны и доступны пониманию обычного человека.

Итак, неотъемлемыми чертами правовой основы постсоветской России должны стать неизменность законов, их независимость от влияния политической конъюнктуры. К сожалению, современная Россия не может похвастаться стабильностью ее законодательных актов.

Касаясь содержания правовых норм, И. Л. Солоневич особо подчеркивал важность их нравственного содержания. «Русский склад мышления, – писал он, – ставит человека, человечность, душу, выше закона и закону отводит только то место, какое ему и надлежит занимать: место правил уличного движения. Конечно, с соответствующими карами за езду с левой стороны. Не человек для субботы, а суббота для человека. Не человек для выполнения закона, а закон для охранения человека. И когда закон входит в противоречие с человечностью – русское сознание отказывает ему в повиновении». [14] Надо отметить, что аналогичная точка зрения высказывается в настоящее время большинством юристов, философов и политиков. Так, философы В. В. Ильин и А. С. Ахиезер указывают, что «в российском правоведении связь права и нравственности стала общепризнанной идеей». [15]

Как уже говорилось, ведущей идеей И. Л. Солоневича было создание в России надклассовой внесословной монархии, в рамках которой не должны были сохраняться какие-либо сословные привилегии, то есть все граждане будут равны перед законом. При этом большое внимание уделялось правам и свободам подданных, основополагающие из которых (право на жизнь, свободу, личную неприкосновенность и т. п.) не подлежали никакому сомнению. Восстановление монархии совсем не означает умаление прав и свобод личности. По мнению И. Л. Солоневича, «размеры свободы или несвободы не находятся ни в какой зависимости ни от республики, ни от монархии». [16] И он тут же приводил несколько доказательств: «Пилсудская Польша хотя и была республиканской – депутатов парламента там пороли в полицейских участках», [17] а в США «последнего периода личная свобода была весьма основательно ограничена профессиональным бандитизмом, неприкосновенность которого гарантировала продажность и судов, и администрации». [18] Следовательно, нет никакой уверенности, что именно республиканская форма правления гарантирует соблюдение прав и свобод человека.

Тогда как, по мнению И. Л. Солоневича, именно свобода является «величайшей ценностью и нации, и отдельного человека». Она «может и должна подвергаться ограничениям только в случае крайней и самоочевидной необходимости, какими являются воинская повинность, обязательное обучение или лишение свободы тех людей, которые отказываются уважать свободу ближнего своего». [19]

С одной стороны, кажется, что подобное утверждение вполне очевидно и ясно для всех, но, с другой стороны, надо признать, что за последние полвека в общественном сознании свобода человека так и не стала доминирующей ценностью. Иначе не пришлось бы Президенту В. В. Путину отмечать, что «только в свободном и справедливом обществе каждый законопослушный гражданин вправе требовать для себя надежных правовых гарантий и государственной защиты». [20]

Если говорить о свободе каждого отдельного человека, то И. Л. Солоневич особо выделял, во-первых, собственно саму свободу труда и творчества, а, во-вторых, устойчивость свободы труда и творчества. [21] Требование именно устойчивости связано естественно с тем, что без нее просто-напросто невозможно хоть как-то планировать дальнейшие действия. Человек без твердой уверенности в будущем, особенно в сохранности результатов своего труда не сможет заниматься ни каким-либо трудом, и, прежде всего, не будет заниматься предпринимательской деятельностью, которая практически всегда требует вложения каких-либо материальных средств.

Проводя дальнейшую градацию свобод человека, И. Л. Солоневич писал: «Из всех видов свобод наибольшее и наиболее универсальное значение имеет: Свобода хозяйственной деятельности. Ибо если прессой, собраниями, союзами и прочими занимается только небольшой процент человечества, то хозяйственной деятельностью занимаются все – и даже пресса является одним из видов этой хозяйственной деятельности. По крайней мере, для журналистов». [22] Таким образом, в понятие «свобода хозяйственной деятельности» он вкладывает, по сути дела, все основные права и свободы человека и гражданина.

Помимо этой свободы особое внимание в политико-правовом учении И. Л. Солоневича обращено на право собственности. «Народно-Монархическое Движение принципиально стоит на защите частной собственности или, что одно и то же, – частной инициативы. Эта собственность и эта инициатива могут быть ограничены только в случае самой крайней и самоочевидной необходимости – отчуждение частной земли под постройку железных дорог, винная монополия, эмиссионная монополия и тому подобное». [23] Но при этом он заявлял: «Мы отрицаем основной принцип римского права, по которому имущество считается благоприобретенным, пока не будет доказано его незаконное происхождение. Мы выдвигаем другой принцип: в сомнительных случаях доказательство законного и морального происхождения права собственности лежит на обязанности владельца этой собственности». [24]

Выдвижение указанного принципа связано, прежде всего, с нравственным содержанием права вообще и права собственности в частности. Так И. Л. Солоневич считал, что право собственности – это «изначальный человеческий и творческий инстинкт», но необходимо ограничивать это право «велениями высшего национально-религиозного сознания». [25]

Для закрепления православного отношения к праву собственности И. Л. Солоневич предлагал, чтобы государство, церковь, печать, школа и общественные организации воспитывали «отношение к собственности, как к обязательству перед государством и нацией, а не как к привилегии, дающей право не делать ничего». [26] Следует отметить, что это предложение опубликованное в 1940 г., по сути, отражало общую тенденцию развития права собственности в ХХ в. После Второй Мировой войны практически во всех развитых странах теоретики гражданского права стали писать об обязательствах собственника перед обществом. В законодательных актах второй половины ХХ в. стали появляться нормы о «социально-ориентированной собственности». В результате, как справедливо указал профессор В. Е. Чиркин: «В новых конституциях европейских и некоторых других стран появились положения о социальном партнерстве, социальной справедливости, социально-ориентированной экономике, о роли труда, об особой заботе о трудящихся и обездоленных слоях населения, о том, что частная собственность должна служить интересам общества». [27]

Поэтому после ликвидации советской власти, И. Л. Солоневич предполагал, что «первым этапом государственного планирования народного хозяйства явится раскрепощение и поддержка всякой здоровой частной инициативы – при сохранении: крупнейших предприятий внешней торговли, транспорта, страхования, кредита. Следующий этап – использование и координация частной инициативы и государственного хозяйства». [28] Поскольку именно частная собственность может обеспечить наиболее эффективное развитие экономики. Прежде всего, потому что никакая частная инициатива без частной собственности невозможна, а без инициативы нет никакой возможности рассчитывать на модернизацию производства. И как мы все убедились в конце ХХ в., без частной собственности и частной инициативы невозможно полноценно использовать результаты научно-технической революции.