Из переписки И. Л. Солоневича

И. Л. Солоневич – Б. Л. Солоневичу, 1921 г. <…> Милый братик Боб, посылаю тебе письмо наудачу на адрес Севастопольского Всевобуча. Тебя, как чемпиона, там должны, конечно, знать и найти... Можешь себе представить, как я дьявольски рад, что ты жив. А по совести говоря, я и не надеялся видеть тебя на этом свете. А узнал я о тебе до нелепости случайно. В Москве теперь я проездом. Живу с Тамочкой и Юрчиком под Одессой. По старой привычке купил в киоске «Красный Спорт». – Просматриваю. Гляжу – фото – победители Крымской Олимпиады. Такие фотографии – их на пятак – дюжина. А тут почему-то я пригляделся... Судьба какая-то ввязалась в это дело. Гляжу – твоя физиономия... Вот так чудеса!.. Ну, я, конечно, сейчас же на почту... Я так рад, что хоть тебя отыскал в этой нелепой каше... Где батька и Вадя – ума не приложу... Знаешь что, Bobby, – плюнь на все там – приезжай ко мне. В такое время плечо к плечу легче воевать с жизнью... Ей-Богу, приезжай, братик!..<…> И. Л. Солоневич – Т. В. Солоневич, 17 августа 1934 г. Родная моя девочка! Итак, 4 месяца ГПУ, 7 месяцев концлагеря и 16 суток драпежа по нечеловечьим лесам и болотам – все уже позади, и мы в Финляндии <…> Мы пока взаперти, как говорят, в карантине, до 29 VIII, отъедаемся от лагерной голодовки (твои посылки – все были законсервированы в пути). Отдыхаем от нервного и физического напряжения последних месяцев. Но будущее – неясно. Мы здесь, в Йоэнсуу, – первый прецедент такого рода, с нами не знают, что делать, и сносятся с Гельсингфорсом. <…> Дальше: это карантинное время я использую для работы над брошюрой о концлагерях в СССР. Думаю издать ее в Гельсингфорсе и думаю, что она будет интересна: свежий материал на свежую тему. Спишись с Рениковым… и поговори в Берлине насчет издания, условий, гонораров, переводов и т. д., размер 2-3 печ. листа. Сильно беспокоюсь о Бобе. Он должен был бежать 27/8 – не знаю, как ему это удалось. А неудача – это смерть. Сообщи о нашем бегстве знакомым, чтобы они нам ничего не писали и не слали, а то вляпаются в неприятность. <…> Об очень многом хочется написать, но пока еще все так путано. Целую и люблю. Ва. Только что узнал, что Боб перебрался благополучно и находится в карантине в Urosjarvi. И. Л. Солоневич – Великому Князю Владимиру Кирилловичу, 1 января 1939 г. Иван Лукьянович Солоневич. Берлин. Kl. Machnow. Jagerstieg 23-13. т. 85-10-35 1-1-1939. Ваше Императорское Высочество! Разрешите мне обратиться к Вам с просьбой, с какою нынче обращаются к Вам вероятно тысячи русских людей: с просьбой принять и выслушать. Я надеюсь, что в качестве русского монархиста – монархиста от рождения своего, и человека, прошедшего сквозь все мытарства советской жизни, я смогу быть полезным Вашему Высочеству, делу возрождения Монархии и делу возрождения России. Моя просьба вызвана прежде всего тем обстоятельством, что о целом ряде вещей, о которых я писать не мог, я могу доложить только Вашему Высочеству и б о л ь ш е н и к о м у. С другой стороны я имею основание предполагать, что едва ли еще кто-нибудь располагает такими данными об опорных линиях монархического движения в России, какие накопились у меня. Насколько я знаю, мое имя Вам небезызвестно. И я прошу Вас, Ваше Высочество, отнестись к моей просьбе не как к попытке отнять Ваше время и Ваше внимание без очень серьезного повода. Я отдаю себе совершенно ясный отчет о той чудовищной тяготе ответственности перед историей России, которая нынче лежит на Ваших плечах. Я абсолютно убежден (это убеждение только закалилось в советское время), что Россия н е и з б е ж н о вернется к монархии. Но, может быть, в моих силах хотя бы немного сократить неизбежно мучительный путь к этому возвращению, и этим хотя бы немного заплатить свой долг перед Россией: всего заплатить все равно не удастся. Примите, Ваше Императорское Высочество, мои уверения в моей глубокой преданности России, Монархии и Вам, как олицетворению и России и Монархии. Ив. Солоневич. И. И. Сикорский – И. Л. Солоневичу, конец 1949 – начало 1950 г. <…> Вы делаете прекрасное русское дело и Вашими книгами и Вашей газетой. В общем, я вполне согласен и с Вашими положениями, и с Вашим подходом к большинству вопросов. <…> И. Л. Солоневич – В. К. Дубровскому, 1950 г. <…> Сахновский и другие подали на меня десятки синхронизированных доносов. Они были инспирированы Внутренней Линией. Однако от высылки я только выиграл: попал в обстановку, которая меня устраивает гораздо больше, чем Буэнос-Айрес. Но газета продолжает оставаться под угрозой. Недавно в полицию поступил новый донос, что я пишу по директивам советского агента. Я не питаю абсолютно никаких личных настроений даже против Сахновского, хотя мне известно, что основная часть доносов последовала именно от его группы. Сахновский есть реакция в самом густом смысле этого слова. На нас, как и на «правых» вообще лежит вполне – хоть и не нами – заслуженный одиум. Наши правые – конченная вещь. Под правыми я подразумеваю дядей вот вроде Сахновского. Сахновский – это помещик до мозга костей. Основная проблема восстановления монархии заключается в полном политическом и идейном разгроме этого слоя. Квалификация С. Л. Войцеховского: «злоба, тупость, невежество и мстительность» – совершенно правильна; достаточно присмотреться к тому же Сахновскому. <…> В. К. Дубровский – И. Л. Солоневичу, 27 сентября 1950 г. <…> Ты только посмотри «с холодным вниманием вокруг», что творится в эмиграции. Грызутся все. Каждый, кому доступна пишущая или типографская машина, делает это печатным способом, кому недоступна – бегает с доносами. Мне кажется, что на этом фоне очень выгодной была бы серьезная позиция и линия, устремленная в будущее, мимо этого гнусного настоящего. Для этого ты должен переключить свои мысли в другую плоскость и заставлять машинку не «местию дышать», а рисовать те «контуры будущей России», которые ты ведь можешь сделать настолько интересными, что люди будут зачитываться. Надо подумать и об издании «Белой Империи». <…> И. Л. Солоневич – В. К. Дубровскому, 1950 г. <…> Номер 55-й убийственно благонамеренный. Моя линия, как оказалось, вызывает риск для газеты. Твоя линия с абсолютной неизбежностью гарантирует ее медленное умирание. Ты слишком осторожен. Если нельзя писать: о РОВСе, демократиях, социалистах (Чоловский ведь тоже бегал с доносами), солидаристах, сепаратистах, дворянах, Чухнове, то это означает, что нельзя толком писать ни о чем стоющем. <…> Нужно рисковать и дальше – обдумав этот риск, принимая во внимание опыт. Газета всегда держалась яркостью и смелостью. Если она попадет в благонамеренный разряд – ее читать не будут. Кроме того, получается впечатление, что «им» все-таки удалось зажать мне рот – это губит весь «престиж»: напугали, наконец… Нам нужно вернуться к стилистике «Голоса России». Во всяком случае: даже если газету окончательно прихлопнут – у нас еще останется возможность что-то предпринимать. Если газета погибнет от умеренности и аккуратности – дело пропало окончательно: это будет означать, что человек исписался, струсил и что ничего больше тут ждать нельзя. <…> И. Л. Солоневич – Ю. И. Солоневичу, 19 октября 1950 г. <…> Сориано, конечно, дыра, но очень хорошая дыра. Чудесный воздух, тишина. Нашли для нас две квартиры и жду Рутику, чтобы решить в которую. Мы стоим у какого-то порога. Нужно во что бы то ни стало сохранить бодрость духа. Мой сейчас совершенно бодр и я внутренне так спокоен, как не было уже очень давно. <…>