М. Н. Кулыбин, редактор газеты "Монархист", Санкт-Петербург

М. Н. Кулыбин, редактор газеты "Монархист", Санкт-Петербург

Развитие народно-монархических идей И. Солоневича в публицистике А. Булева

Думаю, что мало кто из присутствующих вообще когда-либо слышал имя Анатолия Кузьмича Булева. В общем-то, это не очень удивительно в силу особенностей жизненной судьбы этого человека. А между тем, по крайней мере, насколько мне известно, именно он является единственным человеком, который пытался развивать народно-монархическую социально-государственную теорию Ивана Лукьяновича Солоневича. У Солоневича был рад единомышленников-апологетов. Это такие авторы, как Борис Башилов, Николай Потоцкий, Михаил Спасовский, Николай Былов и некоторые другие. Но они либо более тщательно прорабатывали отдельные положения доктрины Солоневича (это наиболее характерно для Башилова – в работах «Незаслуженная слава», «Миф о русском сверхимпериализме» и прочих), либо популяризировали и упрощали народно-монархическую теорию («Соборная монархия» Спасовского, «Император Павел Первый» и «Курс национального воспитания русской молодежи» Потоцкого и другие), стремясь сделать ее более доступной для максимально более широких слоев подсоветсвих людей как из «новой эмиграции», так и, потенциально, – для живущих в Советском Союзе. Но в эмиграции не нашлось людей, попытавшихся бы творчески развивать идеи Солоневича. Не известны мне таковые и в современной, постсоветской России. Единственное исключение в данном вопросе и составляет Анатолий Кузьмич Булев, с которым в свое время я имел честь состоять в знакомстве и общаться.

Позволю себе вначале сказать несколько слов о судьбе этого во всех отношениях замечательного человека. И дело здесь не в какой-то формальной биографической справке; просто зная коллизии жизни Булева, проще понять происхождение многих его воззрений и подходов. Судьба его удивительна, а во многих отношениях – просто уникальна. Очень интересен тот факт, что в ряде моментов она перекликается с эпизодами жизни самого Ивана Солоневича – и лагеря ГУЛага, и побег заграницу, и стойкое пренебрежение «бытом» ради «идеи». Но, обо всем по порядку.

Родился Анатолий Кузьмич Булев в 1925 г., в семье советского кадрового офицера. Он весьма гордился своим казачьим происхождением: «Мой род – воины России. Прадед – первый георгиевский кавалер в своем отделе, дед имел «полный бант» [1]. По собственному признанию, воспитывался он, как и вся тогдашняя молодежь, «в красно-простонародном духе» [2]. Первым поводом задуматься над окружающей действительностью стало превращение в 1938 г. в «сына врага народа»: «Тогда я впервые задумался о причине гибели всех мужчин моего рода после 1917 г.», говорит он в одном из интервью [3]. Начавшаяся война, привлекшая все внимание большинства граждан страны к нуждам фронта, отложила все вопросы «на потом». Но в отличие от многих людей, удовлетворившихся «разрешением» патриотизма (в советской «упаковке») и общим «смягчением» коммунистического режима, Булев своих «вопросов» к советской действительности не забыл. Воспитание и образование в большевистском духе сделали свое дело: особое возмущение наивно-«идейного» молодого человека вызвал явный отход практики «реального социализма» от декларируемых марксизмом целей. Поэтому первый открытый протест Булева проходил под лозунгом: «За коммунистические убеждения и отстаивание их партийными руководителями». Именно с плакатом такого содержания молодой человек был арестован в 1952 г. во время одиночной демонстрации перед Смольным в Ленинграде [4].

Это был первый, но далеко не последний арест Булева. Суммарный срок его отсидок за разного рода «антисоветскую деятельность» составил более 18 лет. Он находился в заключении с 1952 по 1954, с 1958 по 1961, с 1963 по 1967 и, наконец, с1979 по 1987 гг. – то есть при всех советских правителях от Сталина до Горбачева. В последний раз с «зоны» Булев был отпущен уже по знаменитой «горбачевской амнистии». За это время он успел совершить «путешествие» практически по всем «левым», «социальным» идеологиям, в поисках той, что может обеспечить построение справедливого и благоденствующего человеческого общества. Подобно юному Льву Тихомирову, Булев был не идейным разрушителем и ниспровергателем, но искренним «искателем правды», стремящимся устроить земную жизнь «по совести». К моменту последнего освобождения в 1987 г. Булев был уже вполне состоявшимся антикоммунистом, не верившим в марксистские утопии, но так и не нашедшим той «суммы идей», которая отвечала бы его мировосприятию. По этой причине он склонен был характеризовать себя как «анархиста-индивидуалиста».

Крайне важным моментом в отказе от любых разновидностей коммунистической идеологии стал побег Булева из Советского Союза в 1963 г. Здесь, кстати, просматривается довольно интересная параллель с жизнью Солоневича. Разница лишь в том, что Солоневич во время своего побега был стойким антикоммунистом и контрреволюционером, а Булев еще питал определенные иллюзии по поводу «прогрессивности» революции и полагал, что хорошие идеи «освобождения народа» были искажены дальнейшей практикой КПСС и ее вождей. Поэтому бежал он не на «свободный» Запад, а в Китай (с которым отношения у Советского Союза в то время были крайне напряженные), где надеялся увидеть «настоящий» социализм – общество счастливых, духовно свободных и материально обеспеченных людей. Как писал впоследствии он сам: «Я еще не одолел окончательно, не вырвался совсем из-под идейной власти марксизма. А потому во мне еще жила, еще теплилась вера в… благотворность революций и революционной борьбы» [5].

Цели перед собой Булев ставил вполне глобальные: «В 1963 г. КПК (Коммунистическая партия Китая – М. К.) впервые открыто заявила об измене КПСС делу революции, о ее ренегатстве… Я решил использовать непримиримый конфликт между коммунистами в интересах и ради освобождения моего народа из-под власти КПСС» [6]. Не больше и не меньше! Нам может показаться смешной такая позиция, но сам Булев относился к своей миссии совершенно серьезно. Он тщательно, в меру имевшихся у него возможностей, разработал план побега и удачно осуществил его, нелегально перейдя советско-китайскую границу возле небольшого городка Бикин в сентябре 1963 г. И уже через несколько дней общался с представителями местного китайского партийного и государственного руководства о перспективах возможного «сотрудничества».

С этого момента реальная действительность стала резко расходиться с планами и надеждами Булева. Вместо сытых, свободных и благоденствующих людей он увидел постоянно голодающих полурабов. Вместо счастливого населения, самоуправляющегося с помощью органов народной власти, он встретил жесточайшую коммунистическую диктатуру, подавляющую любые признаки свободомыслия. Вместо обсуждения планов освобождения народов России от власти ренегатов из КПСС, Булеву предложили поработать на китайские органы госбезопасности. А это уже никак не согласовывалось с намерениями самого Булева: «Моя спекулятивная игра, моя попытка использовать вражду двух коммунистических толков на пользу моему народу – не увенчалась успехом. Я вовремя почувствовал это и остановился» [7]. В итоге он отказался подписать официальное прошение о предоставлении политического убежища, и был выдан советской стороне, после чего получил свой третий срок.

Тем не менее, сам Булев оценивал результаты своего «китайского проекта» достаточно высоко: «Спасибо Китаю – он вправил мне мозги и протер глаза на любую коммунистическую власть. В КНР 1963 г. я воочию увидел наш 1933…» [8]. Кстати, тут Булев был удивительно прав: китайская «культурная революция», унесшая миллионы человеческих жизней, началась в 1967 г. Так или иначе, побег в Китай окончательно отвратил Булева от коммунистических идей в любой их интерпретации, но так и не подсказал: где же искать спасительную для России идеологию.

Такая неопределенность во взглядах продолжалась вплоть до освобождения Булева в 1987 г. по «горбачевской амнистии». Он поселился в Москве на одной «явочной» квартире, где останавливались многие «откинувшиеся» политзеки, и продолжил свою антикоммунистическую работу. Приход Булева к монархическим идеям был стремителен и довольно характерен для этого удивительного человека, всю жизнь искавшего правду и желавшего блага не себе, но исключительно стране в целом. Историю этой «метаморфозы» я описываю так, как мне рассказывал ее другой известный политзаключенный (суммарно 8 лет лагерей) Лев Волохонский, который также жил в это время на упомянутой «явочной» квартире.

Год 1988 знаменовался первыми явными брешами в «железном занавесе», отгораживавшем Советский Союз от остального мира. Из Русского Зарубежья в Россию стала проникать и распространяться в диссидентских кругах эмигрантская литература. Среди прочего, появились и первые экземпляры книги Ивана Солоневича «Народная Монархия». Один из них попал в руки Булева. Исходя из своих «анархо-индивидуалистических» воззрений, он возмутился самому названию труда: «Очевидно же, что Монархия, – явление сугубо антинародное; о какой же народности может идти речь?». В ответ ему предложили самому ознакомиться с книгой. И вот, вечером Булев берет в руки сочинение Солоневича и погружается в чтение. Увлекшись, он просит не беспокоить и не отвлекать его по мелочам. Утром, проснувшиеся обитатели квартиры застали Булева, дочитывающим книгу. Когда он закончил чтение, он объявил, что «Это – именно то, что я искал; я – народный монархист», и лишь только после этого лег спать. Может быть, со стороны этот рассказ выглядит несколько анекдотично. Но даже мой небольшой личный опыт общения с Булевым говорит, что для него – человека, всю жизнь искренне стремившегося к правде и жизни по ней – эта история более чем типична. Он нашел то, что искал, и его собственные мироощущение и жизненный опыт полностью совпали с народно-монархическими идеями Солоневича. А раз так, – то всю оставшуюся жизнь Булев посвятил их распространению и развитию.

В 1989 г. он был одним из основателей Общественной комиссии по исследованию предполагаемых останков Императора Николая II и Его Семьи, обнаруженных Г. Рябовым. Примечательно, что вначале она носила именно общественный характер. Лишь впоследствии, когда «общественность» начала находить слишком много неувязок в «показаниях» Г. Рябова и задавать слишком много «каверзных» вопросов, он предпочел создать другую комиссию – менее «общественную» и более «доверчивую», а также значительно более денежную, в которой Булев, естественно, уже не участвовал. Тогда же сотрудники самиздатовского журнала «Российские ведомости», в том числе и Анатолий Булев – одними из первых из СССР – обратились к Главе Российского Императорского Дома Е. И. В. Великому Князю Владимиру Кирилловичу как к Законному Русскому Государю [9]. Помимо «Российских ведомостей», его публицистические работы в 1989-1992 гг. неоднократно появлялась на страницах монархических газет «Наша Страна» (Буэнос-Айрес, Аргентина), «Граду и Миру» (Ново-Николаевск), «Монархист» (Санкт-Петербург). Скончался Анатолий Кузьмич Булев 14 апреля 1992 г. в Москве. Его поистине огромное творческое наследие, к сожалению, по сей день не стало предметом серьезного изучения. Будем надеяться, что это – впереди.

Публицистическая и общественная деятельность Булева имела два основных направления.

Первое из них было связано с распространением правды о преступной сущности коммунистической идеологии и главного ее носителя – КПСС. Булев был убежден, что большевистская партия в очередной раз мимикрирует, с целью сохранить за собой рычаги власти и общественного влияния. Смена «фасада», по его убеждению, должна было дать людям иллюзию освобождения, но при этом не изменить реального положения вещей. События последнего времени демонстрируют правоту старого политзека. Тогда же это было далеко не всем очевидно; многие, в том числе и представители диссидентского движения либо наивно верили «перестройщикам», либо имели свою выгоду от такой «наивности». Именно этим объясняется тот факт, что на съезде политзеков в Санкт-Петербурге, организованном обществом «Мемориал» в августе 1990 г. Булев смог произнести лишь половину подготовленной речи. Требования законодательного запрета КПСС и привлечения к ответу сотрудников и пособников КГБ, критика свежеобразовавшихся лидеров – либералов, вчера вышедших из компартии, а также пошедших на союз с ними диссидентов и правозащитников, вызвали непонимание и неприятие со стороны большинства собравшихся [10].

Вторым важнейшим направлением публицистической деятельности Булева стала проповедь идеи восстановления Царской власти: от развенчания разного рода клеветнических нападок на Царя-Мученика и Его Святую Семью и отстаивания самого принципа монархического устройства Российской государственности, до ряда статей прямо или косвенно продолжающих и развивающих народно-монархическую концепцию Солоневича.

Этот аспект его деятельности и представляет основной интерес для сегодняшнего собрания. Прежде всего, хотелось бы отметить очень высокую схожесть стиля Булева и Солоневича – свободного, легкого, не связанного формальной правильностью построения фраз и очень эмоционального, создающего впечатление живого общения автора с читателем. Это, а также близость мироощущения этих двух публицистов иногда создают ощущение заимствований или даже использования Булевым раскавыченных цитат из Солоневича. Но, несмотря на некоторые старания, ничего подобного обнаружить не удалось. Приведу несколько цитат из различных работ Булева:

«Фронт коммунистической границы обращен не во вне, но, прежде всего, а ныне и исключительно – против своего народа. Пограничники с их колючим забором и автоматами – тот же вологодский конвой, который, как известно, шутить не любит» [11]. Чем не фраза из «России в концлагере»? А ведь этого произведения Солоневича, к слову сказать, насколько мне известно, Булев даже не читал.