ЧТО ГОВОРИТ ИВАН СОЛОНЕВИЧ

ЧТО ГОВОРИТ ИВАН СОЛОНЕВИЧ

О ТОМ, ЧТО НУЖНО ДЕЛАТЬ ДЛЯ РОССИИ

Этот вопрос перестал быть теоретическим.
Он стал вопросом жизни или смерти для ста пятидесяти миллионов подсоветских людей и вопросом долга и совести для двух миллионов нашего рассеяния. Здесь, в рассеянии, вопросы о жизни и смерти не ставятся.
Здесь нет той иссушающей борьбы за существование и того беспощадного террора, который давит подсоветское население.
Тем острее при нашем, хотя бы и весьма относительном благополучии ставится вопрос о совести и долге, и о том, что делать для России.
Корни нашей пассивности заключаются вовсе не в том, что зарубежье забыло Россию и за обывательскими своими интересами похоронило свою русскую душу. Да, конечно, есть и такой "обывательский элемент", но не в нем дело, и не он решает судьбы России и зарубежья.
Плохо то, что как-то совсем незаметно очутилась в стороне, вне всякого внимания "сильных мира сего" та прозаическая, может быть, и суровая работа, которую может и которую должен, следовательно, вести каждый из нас.
Нам нужно объединение под самыми простыми лозунгами безусловной любви к национальной России и безоговорочной ненависти к большевизму.
Статика прошлого не должна подавлять в нас динамики настоящего.
Национальной России штабс-капитаны нужны, как военно-политические организаторы, а не как законсервированные люди в своеобразной психологии белых военспецов. ("Голос России" № 101, 1938 г.).

***
Русским нужно будет самым спешным порядком отстраивать свою собственную власть и оттачивать свои собственные штыки.
Мы сейчас только объект истории. Субъектом ее мы можем стать только на нашей родной почве.
Но по дороге к ней нам придется пережить очень тяжелые моменты: никаких иллюзий тут строить нельзя. Единственно разумное, что мы можем сделать, единственно трезвое — трезвое до полной беспощадности к самим себе — это, сжавши зубы, готовить себя к будущему. Вооружиться и технически, и идейно, но главным образом идейно.
Перед нами стоят страшные времена. 7 миллионов взрослых русских людей сидят в советских концлагерях. 7 миллионов русских мужчин. Это немногим меньше того, что выставила Россия на фронт Мировой войны.
Никто не в состоянии удержать этих людей от беспощадной мужицкой расправы над советской властью вообще и над той сволочью, которая является ее "конкретными носителями".
Что значат наши программы в сравнении с яростью этих миллионов, хотя бы только этих концлагерных, — когда чей-то иностранный штык или чья-то внутренняя бомба извне или изнутри, ударит по машине большевистского террора.
С возможной ясностью представьте себе, что будут делать эти миллионы, доведенные до предельного отчаяния и до предельной ярости.
Никогда, ни на одну минуту мы не должны упускать одного — нашего глубинного, кровного, расового инстинкта, который создал нашу Империю, нашу Церковь и нашу культуру, который выводил нас, хотя бы и не сразу, из еще более безвыходных дыр нежели та, в которую мы сейчас попали.
Наша задача, задача культурнейшего слоя русского народа — возможно более тесно подойти к психологии нашего народа, исходить не из того, что он должен был бы сделать по нашему разумению, а из того, что он неизбежно сделает при данных условиях.
Но также и при условии невероятного обострения национального инстинкта, закаленного годами еврейско-марксистской власти.
Мы должны идти по путям нашего народа, по путям его ненависти и его любви ("Наша Газета" № 3, 1938 г.).

***
Для нас не безразлична форма ликвидации большевизма вообще: свержение его путем внешнего удара или путем внутреннего переворота.
Подавляющее большинство русских зарубежных организаций предпочитает внутренний переворот.
Предпочитаю его и я. Однако из этого предпочтения не следует решительно ничего. И мне приводится: далеко уже не в первый раз призывать наше зарубежье к сохранению элементарного политического здравого смысла. Для людей, этим здравым смыслом обладающих, вне всякого сомнения находятся следующие постулаты:
1. Мы бессильны или ускорить, или задержать, или вызвать, или предотвратить внутрироссийский переворот. В масштабах внутрироссийской борьбы с обеих сторон принимают участие десятки миллионов людей.
2. Мы совершенно бессильны или вызвать, или предотвратить иностранную интервенцию в русские дела. Авторитет наших организаций ими же самими подорван так катастрофически и так бесповоротно, что с ними никто не разговаривает и разговаривать не будет. ("Наша Газета" № 3, 1938 г.).

***
Давайте будем смотреть в лицо фактам — совершенно независимо от того, приятны эти факты или неприятны.
Попытки задержать войну, если ее проектирует кто-то так же платонически и так же бессмысленно, как и попытки вызвать войну, если бы ее никто не проектировал. Мы только объекты истории. Субъектам мы можем стать в результате войны.
Мы стоим перед великими потрясениями и мы должны подойти к ним со всей выдержкой, на которую мы еще способны. И в наших диагнозах; и в наших прогнозах мы должны исходить не из писаных теорий или неписаных традиций, а из реальности мирового и внутрирусского положения. Эта реальность сводится к тому, что кровавый режим большевизма вызван глупостью одних и изменой других. Эта реальность заключается в том, что и за измену, и за глупость России еще придется платить.
Эта реальность сводится к тому, что каждый год бытия советской власти все повышает и повышает цену этой отплаты. Эта реальность сводится к тому, что страшные силы нашего народа, закаленные огнем и кровью двадцатилетней гражданской войны, жаждут своего раскрепощения. Нужно танцевать от этой реальности, а не от кабинетно-банкетных выдумок эмигрантских кафе. ("Наша Газета" № 10, 1938 г.).

***
Средний штабс-капитан эмиграции не виден на политической поверхности зарубежья.
Он давно оставил мудрость своих бездарных вождей, авторитет лампасов, титулов, старых мыслей и слов. Он стал агрономом, инженером, врачом, чиновником, купцом, и даже за рулем такси он и читает, и думает, он ищет ответа на вопрос: что делать?
У нас — штабс-капитанов, — нет ничего. Ничего, кроме нашей воли, наших мозгов и нашей любви к Родине. Для нас масса — не демос и не плебс. Для нас масса — это наш народ. Мы по старым путям больше не пойдем! Для нас благородство будет в труде, а не в голубой крови. Для нас мужик — не ругательное слово и не существо низшей расы. Это — наш брат. Наш народ. Сейчас это 90% нашего народа.
Для нас Россия — это прежде всего наш дом, в котором, мы прежде всего должны позаботиться о мире, о "полной чаше", о социальной справедливости, о благоденствии всех населяющих этот дом миллионов.
О фасаде мы позаботимся позже.
Штабс-капитаны — это та огромная трудовая и культурно-идейная толща, которая скрывается под плесенью осколков былых поражений, говорящих от имени эмиграции.
Эта штабс-капитанская среда — молчаливая, трудовая и идейная Русь, которая не мечтает о старых привилегиях, которая не живет за счет иностранных контрразведок, которая не бегает с доносом, которая работает, страдает и ждет своего часа служить своей Родине, а не командовать ею.
И этот штабс-капитан будет расти, совершенно независимо от того, хотят этого или не хотят осколки былых поражений.
Но настоящей силой он станет только в России.
В России он безусловно станет силой.
И моя задача заключается в том, чтобы это новое движение расшевелить, поднять и оформить. ("Наша Газета" № 12, 1939 г.).

***
Штабс-капитанская масса имеет возможность добиться моральной изоляции вольных и невольных агентов и попутчиков большевизма. Это наш моральный долг, и это моральная основа нашей Штабс-капитанской работы здесь. ("Наша Газета" № 14, 1939 г.).

***
Важная же конкретная задача стоит перед нами здесь. Вот она:
Послесоветская Россия вынырнет из большевистского пожарища в виде массы, очень сплоченной в одном отношении и совершенно аморфной в другом. Эта масса будет сплочена общностью переживаний и общностью настроений.
Это будет сто семьдесят миллионов людей, находящихся на таком умственном уровне, на каком никогда и нигде не находился еще ни один народ. Это будет масса, закаленная, как рессорная сталь, — не как хрупкая сталь инструментов. Она вырабатывает в себе невероятное упорство или точнее, то качество, которое по отношению к стали определяется термином — "вязкость". Эта масса привыкла к невероятной затрате энергии, ибо каждый шаг советской жизни требует проявления этой энергии — иначе люди гибнут.
Но эта масса не имеет и не может иметь никакой, я бы сказал, рабочей идеи — как в науке бывают рабочие гипотезы.
Общие идеи у нее будут. И эти общие идеи почти целиком совпадают с нашими. Именно потому штабс-капитан окажется своим человеком. Это я гарантирую категорически.
В числе общих идей будут, как нечто безусловное, следующие:
национальное единство России, социальная справедливость: мужику — землю, рабочему — профессию, никаких сословий или каст.
Самой основной целью всего строительства явится хозяйственное строительство. ("Наша Газета" № 14, 1939 г.).

***
Подготовка эмиграции к будущему служению России не заменяет и не отменяет необходимости и сейчас, в данный момент, всеми имеющимися в нашем распоряжении способами, — вести борьбу против большевизма.
Подготовительная работа зарубежья может быть разбита на две части:
1. Одна часть — это наша общая идейная установка. Ее нужно оформить и закрепить. В ней не должно быть места никаким двусмысленностям, никакому непредрешенчеству. Нужно идти или за монархию или против монархии — третьего не дано, и всякие оговорки только путают карты.
И об этом мы должны сказать русскому мужику и рабочему прямо и ясно.
Нам нужна полная справедливость в земельном, рабочем и национальном вопросе.
2. Другая часть — черновая подготовительная работа.
Ни первой, ни второй части в России сделать некому. Как, например, распорядиться с совхозами, с колхозами, с крупной и мелкой промышленностью, с самоуправлением.
Таких вопросов в России обсуждать нельзя. Это можем делать только мы, больше некому.
Если мы сумеем оформить и нашу регулятивную идею, и ряд наших технических программ, мы автоматически явимся решающей силой стройки будущей России. Нет никаких принципиальных препятствий. Есть только вопрос о том — сумеем ли и успеем ли? ("Наша Газета" № 15, 1939 г.).

***
Прежде идея монархий защищалась казенными словами и казенным усердием.
Бердичевский фармацевт оказался вооруженным самым современным орудием политической аргументации, а в нашем распоряжении не оказалось почти никаких аргументов.
Бердичевский фармацевт мог разъезжать в первом классе международного вагона, а "нижний чин", защитник Родины и все такое, не имел права ездить в трамвае.
Идейная борьба за Веру, Царя и Отечество в душе этого нижнего чина велась с одной стороны фармацевтом и с другой стороны штабс-капитаном.
Силы были не равны. Идейная борьба за Веру, Царя и Отечество отступила в казармы, в полицейские участки, казенные проповеди церковного ведомства.
Идейная борьба против Веры, против Царя и против Отечества захватила и кафедры, и газеты, и университеты, и сельских учителей, и семинаристов из духовного звания, и артистов из Художественного театра. Честно отсиживались: мужик и штабс-капитан. И тот и другой оказались невооруженными.
Этого больше не будет.
Наша задача заключается в частности в том, чтобы для нашей нынешней и грядущей борьбы за Веру, Царя и Отечество мы были бы вооружены самым современным оружием: и идейным, и огнестрельным, и организационным, и агитационным, и каким хотите еще.
Всякий человек, который станет утверждать, что во всех этих отношениях мы были вооружены — лжет. Он говорит, может быть, лестную, но заведомую ложь.
Он мешает нашему перевооружению.
Он, следовательно, готовит нам очередное поражение. ("Наша Газета" № 18, 1939 г.).

***
И есть у нас еще одно: нелюбовь к малым делам. Большинство из нас все ищет "дел исполинских", щучьих слов, героических подвигов или героических поз. Но пушкинский "труд упорный" все еще "тошен". А дело идет именно о труде, черновом, настойчивом, незаметном труде, для будущего нашей Родины.
Нам, господа штабс-капитаны, придется выбираться из очень глубокой дыры и делать очень трудное дело. Но если мы начнем делать, пусть даже и не "самоотверженно", а просто добросовестно и серьезно, у нас появятся возможности, о каких мы сейчас и не мечтаем. С нами будут считаться те силы, которые нынче с эмиграцией не считаются никак. У нас будут те пути, которые 20 лет для русского зарубежья были закрыты наглухо.
И самим себе, и иностранцам и подъяремной России мы должны показать и доказать, что мы являемся огромной культурной и творческой силой, а не человеческой пылью, оторвавшейся от обломков былых крушений. ("Наша Газета" № 18, 1939 г.).

***
Нам нужно будет очень много и воды, и мыла, и щеток, и скребниц, чтобы отмыть довоенную Россию от всей той грязи, которою обмазали ее наш гнилой либерализм и его законнейший и неизбежный наследник — советский режим. ("Наша Газета" № 34, 1939 г.).

***
Было бы полной нелепостью пытаться оформлять идеи, неприменяемые для ста пятидесяти миллионов ныне подсоветских людей. Следовательно, нужно знать, хотя бы приблизительно, хотя бы не точно, как именно думают эти 150 миллионов русских людей.
Нам придется считаться с этими мнениями, и в какой-то степени подчиниться им — иначе мы будем сброшены и отброшены.
Наша идея и ее формулировки будут определять будущее России только в том случае, если эта идея будет выражать настроение и интересы полутораста миллионов, и если она будет выражена понятным для этих миллионов языком.
Мы должны заниматься только тем, что мы можем сделать реально. Реально мы можем сейчас "организовать кадр творческих сил". ("Наша Газета" № 37, 1939 г.).

***
Господа штабс-капитаны, имейте в виду. Из всех подсоветских свидетелей — я занимаю самую правую, самую, так сказать, национальную позицию.
Я — единственный подсоветский свидетель, проповедующий монархизм от имени подсоветского мужика.
Я — один из очень немногих людей эмиграции, которые от монархии не имели ровно ничего... кроме строительства Российской Империи.
Я — единственный из подсоветских свидетелей, пытающихся организовать какой-то, пока хотя бы только психологический, мост между теми, кто сидит в колхозах и концлагерях советского ада, и теми, кто сидит за рулем такси или в лабораториях зарубежного рассеяния. И вот, я говорю вам, я имею и объективную возможность и субъективную смелость это доказать:
думать о том, что вы сможете вернуться в Россию — новую Россию — имея во главе пузырь из потонувшего мира — есть или иллюзия, или безумие.
В России будет слишком много проблем, слишком много жертв и усилий, слишком много наболевших мест, чтобы к этим наболевшим местам мы имели бы право идти с векселями потонувшего мира.
Все, что пахнет реакцией, штабс-капитанам нужно отбрасывать сразу — отбрасывать так, чтобы навсегда отшиб