| ЧТО ГОВОРИТ ИВАН СОЛОНЕВИЧ |
|
О РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ
"Потеря времени смерти безвозвратной подобна". Те люди и тот слой, которым история вверила великое русское наследие, потеряли, проворонили, и прошляпили слишком много времени. И продолжают действовать в том же духе и дальше. Закутывают головы, — и свои, и чужие, — обрывками старых лозунгов и старых знамен и, для вящей слепоты и глухоты, прячут эти головы в песок давно выцветших фраз. ("Наша Газета" № 3, 1938 г.). *** Но совершенно естественно, что среда, которая ставит чин выше личности, происхождение выше таланта и традицию выше требований жизни, никакого вождя выдвинуть не может. Именно поэтому в зарубежье такого вождя нет. И именно поэтому эмиграция, может быть, сможет в своей среде выковать вождя — и выковать его именно в борьбе с эмигрантскими традициями. ("Наша Газета" № 5, 1938 г.). *** Правящий слой дореволюционной России, выпустивший власть из своих рук дряхлеющих, — слой трижды разбитый: мировой войной, революцией и гражданской войной — остался правящим и руководящим слоем национальной части русской эмиграции. Этот слой и есть то болото, которое засушивает, засасывает, заливает грязью все, что есть в эмиграции молодого, действенного, мыслящего и жертвенного. И я не совсем уверен в том, что эти обломки так уже действительно хотят вернуться в Россию. Страшно им перед новой Россией. Но из-под авторитетного и превосходительного слоя обломков былых поражений с великим трудом пробиваются стальные ростки новой национальной России. Да, они признают авторитеты. Но авторитет воли и ума. Нужно без жалости по очереди отбросить все то, что для живой борьбы за Россию уже непригодно. Нужно отбросить те обломки, которые много позабыли — позабыли прежде всего свои собственные ошибки, но которые не научились ровно ничему — не научились даже на своих собственных ошибках. Это мертвый слой. Поставим на него крест и пойдем дальше ("Четыре Года" — 1940 г.). *** Если когда-нибудь будет написана история плодотворной деятельности верхов нашей эмиграции, то перед читателями восстанут жуткие картины. Эти картины будут очень поучительны. Они заставят нас понять, под чьим именно руководством дошли мы до жизни такой, заставят, может быть, почувствовать некоторую страшную историческую закономерность: ничего иного и получиться не могло. *** Можно утверждать, что в послереволюционные годы власть, как правило, приходит из эмиграции. Можно утверждать также, что русская эмиграция — явление беспримерное в истории мира, как по количеству, так и по качеству этой эмиграции. Потрясающая политическая слабость этой эмиграции, как мне кажется, объясняется только одним: старый правящий слой слишком долго засиделся на ее верхах. В результате этого, все наиболее энергичное и талантливое — от политической жизни устранено. ("Наша Газета" № 15, 1939 г.). *** Мы слишком много ошибались и слишком дорого стоили эти ошибки, и нам, и еще больше нашему народу. Долг нашей совести и долг нашей чести, — принести в Россию нашу Белую Идею, очищенную, как на исповеди, от всех наших ошибок и от всех наших грехов. Нам нужна исповедь перед Россией. ("Наша Газета" № 17, 1939 г.). *** Сколько блестящих актерских одежд и бутафорских декораций упало бы перед глазами нашей совести, если бы мы захотели быть искренними сами с собой. Мне очень стыдно и больно прежде всего за свою собственную слабость и за свои собственные ошибки. Но мне стыдно и за очень многих так называемых "представителей национальной общественности и нашей национальной прессы". Мне стыдно за наши бесконечные споры, сплетни, взаимную клевету, помои, ссоры и дрязги. Стыдно за нашу никчемность; мелочность и злобность, за нашу неспособность к подвигу и к настоящему жертвенному служению. Стыдно прежде всего — перед Россией. ("Наша Газета" № 20, 1939 г.). *** На основании четырехлетнего эмигрантского опыта я знаю уже очень много горьких истин. Самая элементарная попытка самой очевидно нужной работы встречается в эмиграции издевательствами, штыками и клеветой, и бойкотом. ("Наша Газета" № 15, 1939 г.). *** Мы сидим в дыре — это вне всякого сомнения, объяснить эту дыру можно только двумя способами: или эмиграция никуда не годится, или ее как-то провели. Но ведь эмиграция в основном, не аристократы и не миллионеры. Это служилый слой. ("Наша Газета" № 57, 1940 г.). *** Служилый слой в довоенной России состоял из мелкого дворянства, иногда оставшегося вовсе без земли, из разночинцев, выходцев из других слоев народа: купечества, мещанства, крестьянства, духовенства, казачества. Когда я говорю о служилом слое — я включаю в него и всю довоенную интеллигенцию: для служения России вовсе не обязательно состоять на государственной службе. Служилый слой не был единым. Если вне государственной службы происхождение не играло решительно никакой роли, то на государственной службе оно, все-таки, отделяло привилегированные слои от "податного сословия". Если служилый слой и "служил России", то очень уж по-разному. Офицерство защищало землю русскую. Неслужилая интеллигенция строила русскую культуру. Блестящая наша техническая интеллигенция — во все свои лопатки догоняла Америку, — и если бы не революция, то к нынешним, временам почти догнала бы ее. ("Наша Газета" № 45, 1939 г.). *** Русских людей зарубежья обманывают с двух сторон. С одной стороны говорят: вы никому не нужны. С другой — только вас и ждут для командных постов. И то и другое — вранье. Ждут культурных национально и политически подготовленных русских людей. Ждут священников и педагогов, земских начальников и полицмейстеров, юристов и землемеров, инженеров и агрономов, но не ждут никаких командиров. И паче всего ждут людей, политически образованных и политически мыслящих, из которых каждый мог бы объяснить, как и почему его личная работа нужна для процветания Империи. Из которых каждый мог бы объяснить, хотя бы схематически, как дошли мы до жизни такой и как нам из этой жизни выкарабкиваться. И если мы будем говорить о национальной гордости — то давайте будем говорить откровенно. Без всяких "ура", без "шапками закидаем": нация гордится многим — и поэтами, и учеными, и столицами, и усадьбами, но по настоящему она гордится только армией. Народ хочет видеть свою армию и доблестной, и героической и все такое, но прежде всего он хочет видеть свою армию непобедимой. ("Наша Газета" № 51, 1940 г.). *** Вся моя полемика о генералах и о традициях, о стариках и о верхах имеет, в сущности, целью поставить вопрос в такой плоскости: в какой именно степени работа русской военной мысли, работа командного интеллекта, соответствовала в течение последних ста лет беспримерной жертвенности нашей армии, ее беспримерному героизму и ее беспримерным потерям. Мне отвечают набором героических легенд. Это вовсе не ответ. Наше прошлое должно быть переспорено. В особенности наше военное прошлое за последние сто лет. Истоки нашего народного духа, творца и империи, и православия, и монархии, и армии, и литературы, и искусства должны быть очищены от всяких ошибок, принесенных нам по большей части извне. Наша болезнь заключается в шляхетско-крепостнической реставрационно-классовой психологии тех людей, которые монополизировали национальную идею. Это есть самый основной и самый больной вопрос нашей политической жизни. ("Наша Газета" № 20, 1939 г.). |
