| ЧТО ГОВОРИТ ИВАН СОЛОНЕВИЧ |
|
О ЦАРЕ И О МОНАРХИИ
Я — монархист, — стою на почве тысячи лет реальной и прозаической русской истории. Политики, практики, прозаики — это мы, монархисты. Ибо мы и только мы опираемся на реальное прошлое, а не на шпаргалки о будущем. Мы, монархисты, — мы, православные люди, отдаем себе чрезвычайно ясный отчет в том, что "мир во зле лежит" и что мы сами тоже во зле лежим, что попытка построения человеческого общежития на фундаменте несуществующего в природе — есть совершеннейшая ерунда. Практики, прозаики, политики — мы. Романтики, мечтатели, фантасты — это не мы. Мы, монархисты, в общем стоим на стороне любви, но признаем совершеннейшую необходимость виселиц за насильственную "романтику". "Сословный уклад" в России был. Или, точнее, — были его остатки. С Русской Монархией он не имеет ничего общего. Против политического насилия над "волей народа" протестуем именно мы, монархисты. Никогда в истории Монархия не утверждалась путем насилия над народной волей. Противники же Монархии всегда действовали насилием: убийствами, восстаниями, заговорами, "изменой и глупостью" во всех их многочисленных видоизменениях. Мы, монархисты, "предрешаем" нашу грядущую политику в России, — но мы никак не собираемся "предрешать" ее грядущего политического строя... Решать вопрос о будущем государственном строе России может только всенародное голосование. Мы, монархисты, самым кровным образом заинтересованы в свободе этого голосования и в свободе слова перед ним. И создание Монархии в России, и ее воссоздание после периодов всяких "смут" шло всегда путем "всенародного голосования". ("Наша Страна" №№ 23, 24, 1949 г.). *** За всеми тяжкими извилинами нашего пути в Россию нужно иметь в виду нашу путеводную звезду. Эта звезда есть Империя Российская. У меня нет ни малейшего сомнения не только в том, что монархия лучший выход для России, но что монархия для России — есть также и неизбежность. Вера в монархию для меня такая же само собою разумеющаяся вещь, как вера в Господа Бога; ни без того, ни без другого — Россия восстановлена быть не может. А так как она будет восстановлена, то с логической неизбежностью вытекает тот факт, что будут восстановлены и Православие, и Монархия. Но я не лукавый царедворец. Для меня монархия — не поприще для ловли счастья и чинов и не паркет для великосветских изгибаний. Монархия — это хлеб моей родины. Люди, которые отрывают от этой Родины кусок ее хлеба, — для меня, — враги. Лучший лозунг, который может быть брошен в массы на другой же день переворота, — это лозунг монархии. Он — нов для СССР — но он свой. Это лозунг гражданского мира, величия страны, это, если хотите, даже и лозунг "качества продукции" — "пила царского времени", "дом еще при царском режиме построен" и т. п. Юность Великого Князя — это и недостаток, но и великое достоинство. Недостаток потому, что трудно в такие годы поднять на свои плечи страшный груз. Достоинство потому, что именно ему, Великому Князю Владимиру Кирилловичу — каяться не в чем. Юный Великий Князь Владимир Кириллович является последней, самой последней надеждой на возможность возвращаться в Россию с прямым, гордо поднятым знаменем и Династии, и Монархии. Если эта надежда будет сорвана, тогда и знамя Династии, и знамя Монархии нам придется временно свернуть. Для нас Россия — прежде всего и выше всего. На Великого Князя Владимира Кирилловича история возложила задачу чудовищной тяжести. Мы все должны в меру наших сил помочь ему разрешить эту задачу. ("Наша Газета" № 3, 1938 г.). *** Российская Монархия, при всей ее многовековой инерции, держалась не сама собой и уж, конечно, сама собой восстановлена быть не может. Для ее восстановления нужны сознательные и продуманные усилия очень многих людей, опирающихся на жизненные и — для меня — неоспоримые интересы народных масс России. Восстановление российской монархии возможно только в результате борьбы, в результате сознательных и продуманных усилий русских людей по обе стороны рубежа. Наши монархические круги, которые вообще, по складу своего характера, гораздо более склонны к словам, чем к работе, к знаменам, чем к танкам, хотят видеть в монархии по преимуществу знамя. Я вижу в ней по преимуществу орудие, — самое мощное, каким мы только располагаем в борьбе за возрождение России — орудие успокоения и упорядочения страны. Давайте поставим перед собой ясно, трезво и честно вопрос о том, что мы можем и что мы должны сделать для вооружения и восстановления основного стержня Империи Российской — ее монархии. Для нас, как и для подавляющего большинства русского народа, монархия — это не только вывеска, или приманка, а самый могучий двигатель в устроении и построении Империи Российской. Если мы собираемся оперировать идеей Монархии не как знаменем, а как орудием, — перед нами встает другая и очень важная задача. Нужно очистить эту идею от всякого рода реакционного, плотоядного вожделения тех людей, которые совсем всерьез думают, что благодарное послесоветское население с поклонами принесет им ключи от их латифундий, от титулов, чинов, привилегий и прочего в этом роде. Ничего этого не будет. Будет труд, труд упорный до жестокости, будет великая оценка всякой способности, всякого умения и всякого таланта. Будет труд огромный, созидательный и радостный, но на старых привилегиях нужно поставить крест. Нужно поставить крест на всем том вяземском, избяном и лубочным стиле, которым еще питается некоторая часть нашей эмиграции. Этот стиль умер бесповоротно, как умерли марксизм галантного века или феодальные замки немецких Раубриттеров — рыцарей-разбойников. Мужицкие чаяния все сходятся на монархии. Советская интеллигенция, взятая в целом, поддержит монархию или под давлением народных масс, или в результате грядущих разочарований. Усилиями целого ряда лет, целого ряда лиц, партий и организаций монархическое зарубежье оставлено совершенно без руля и без ветрил. Отсутствие монархической интеллигенции и по ту сторону, и по эту сторону рубежа — есть самая слабая сторона монархического движения и самая сильная угроза будущему российской монархии. Было бы преступлением закрывать глаза на тот факт, что этот участок монархического фронта оголен вовсе. Именно на этом участке следует ждать прорыва вражеских сил. Фразеология, которою оперирует большинство наших монархических течений — устарела безнадежно и окончательно. Они просто не умеют говорить современным языком. Поэтому, идейного "приводного ремня" от монархии к массам ни по ту, ни по эту сторону рубежа у нас не имеется. ("Наша Газета" № 31, 1939 г.). *** Я провозглашаю лозунг: "За Веру, Царя и Отечество" — старый лозунг, но с принципиально иным содержанием. Под таким же лозунгом выступают, скажем, и другие люди. Скажем, — крупнейшие помещики старой России. Для них смысл будет такой: мои 120.000 десятин. Для мужика: мои 5 десятин. И кончено. И в тот момент, когда я стану в один строй со светлейшим князем, я перед лицом русского мужика совершенно погибший человек. Русская Монархия может быть или помещичьей, или народной, но она не может быть: и помещичьей и народной. Лозунг дворянско-помещичьей монархии означает для России новую гражданскую войну. ("Наша Газета" № 35, 1939 г.). *** Было время, когда мы, русские, были велики и сильны. Это было тогда, когда физическая и духовная боеспособность сливались в одно. Когда монархия не была только политической вывеской, а православие не было только молебнами или панихидами. Когда мы по-суворовски были "русские", а, следовательно, "с нами был Бог". Сейчас пытаются строить без православия — и из великолепных кирпичей получается, чорт его знает что: что-то среднее между Дворцом Советов, уборной и просто кучей отвратительного мусора. ("Наша Газета" № 48, 1939 г.). *** Российская Империя даже в ее нынешнем изуродованном и залитом кровью лике — есть результат самой высокой государственной культуры, какая только была на земле со времени падения Римской Империи. Теория политической несознательности русского народа есть теория совершенно чепуховая. Монархия возникла в России не потому, что народ был несознательным. Она возникла именно вследствие огромной, может быть, и инстинктивной политической сознательности народа. "Молитву творя, Чтит народ и царя, В ком ни сердце, ни ум не шатается". Неужели вы объясните политической отсталостью мужика, тот факт, что на всем протяжении своей истории он неизменно и дубиной, и штыком поддерживал власть монархии против всех ее врагов? Большевики доказали мужику, что демократией правит класс капиталистов. Что демократ-избиратель никого не может избрать, ежели бы он и хотел. Но русский народ увидал, что и советские вожди никого не просили их выбирать. И по этой именно причине русский мужик стоял и будет стоять за ту власть, которая заинтересована в его, мужика, интересах. То есть, в интересах страны. Большевистская пропаганда сделала часть своего дела, нужного и для нас. Истоки демократического режима она разоблачила полностью. Советская практика полностью разоблачила и теорию советской демократии. Что остается? Остается то, чем мы жили тысячу лет. ("Наша Газета" № 58, 1939 г.). |
