Валерий Черепица. Из статьи "Да будет услышан на Родине..."

Черепица В. Н. Преодоление времени. – Минск: БелНИИДАД, 1996. – С. 37-73.

<...> Сведения о родовых корнях И. Л. Солоневича, его жизни и общественной деятельности пока еще крайне скудны. В Национальном архиве РБ (г. Гродно) хранится «Формулярный список о службе канцелярского служителя Гродненского губернского правления Лукьяна Михайловича Солоневича». <…> Читаем вводную часть формуляра: «не имеющий чина Лукьян Михайлович Солоневич родился 8 октября 1866 года, православного вероисповедания, знаков отличия не имеет, содержание получает по исправляемой должности канцелярского служителя: жалования 400 рублей, столовых 300 рублей и квартирных 300 рублей – всего 1000 рублей в год».
В главной части формуляра помещены сведения об образовании и «прохождении по службе» Л. М. Солоневича: «окончил курс в Свислочской учительской гимназии в 1886 году (свидетельство от 14 июня 1886 г. за № 289); с 1 сентября 1886 года поступил на должность учителя в Цехановецкое народное училище Бельского уезда; 1 сентября 1892 года перемещен на ту же должность в Кабакское народное училище Пружанского уезда; 1 октября 1893 года перемещен на ту же должность в Байковское народное училище того же уезда; 13 июня 1896 года определен бухгалтером Гродненской губернской комиссии народного продовольствия с правами по государственной службе, присвоенными канцелярским служителем III разряда; с 1 марта 1899 года в связи с расформированием комиссии народного продовольствия был за штатом; с 8 мая по 1 октября 1902 года исполнял обязанности секретаря Гродненского губернского статистического комитета; 30 мая 1903 года согласно прошению зачислен в штат Гродненского губернского правления канцелярским служителем III разряда; с 16 октября 1904 года исполнял обязанности секретаря Гродненского губернского по городским делам присутствия; с 1 марта 1907 года исключен из списков служителей за переходом его с тем же званием в Гродненское губернское присутствие; 16 сентября 1907 года за выслугу лет произведен в коллежские регистраторы; 15 декабря 1907 года исключен из числа служителей Гродненского губернского правления».
В 1899 году в послужном списке была произведена запись о семейном положении канцелярского служителя: «Солоневич Лукьян Михайлович женат на девице Юлии Викентьевне Ярушевич. Имеет детей – сыновей: Ивана, родившегося 1 ноября 1891 года; Всеволода, родившегося 15 августа 1895 года; Бориса, родившегося 20 января 1898 года. Жена и дети православного вероисповедания и находятся при нем». На обложке формуляра имеются также пометки о выдаче видов на жительство (паспортов) как самому главе семейства (от 27 июля 1903 года, № 237), так и его жене Юлии (от 21 февраля 1905 г., № 277). Разумеется, что все вышеперечисленные даты указаны по старому стилю.
<…> Из семьи бедного сельского священника, еще тесно связанной с крестьянством, была и мать Ивана Лукьяновича – Юлия Викентьевна Ярушевич. Лишь старший брат ее А. В. Ярушевич – директор Виленской учительской семинарии и автор небольших работ по истории края – достиг определенной известности в обществе. После смерти первой жены от туберкулеза Лукьян Михайлович, не ведая, что делать с еще несовершеннолетними сыновьями, женился во второй раз (к детям от второго брака мы еще вернемся).
В «Памятной книжке Гродненской губернии» за 1905 год помещены некоторые сведения и о деятельности Л. М. Солоневича на общественном поприще: «член и секретарь общества взаимного вспомоществования учащихся и учителей народных училищ, член ревизионной комиссии собрания гродненских чиновников; секретарь редакции «Гродненских губернских ведомостей» по неофициальной части». Сотрудничество с главной губернской газетой Л. Солоневич начал в конце 1890-х гг. Писал он о проблемах народного образования, культурной жизни города, медицинском образовании, санитарном состоянии губернии, выступал за народную трезвость. Его публикации имели своего читателя, нередко вызывали отклики и даже дискуссии.
В 1901 году увидела свет первая книга Л. Солоневича «Краткий исторический очерк Гродненской губернии за сто лет ее существования. 1802–1902 гг.», отпечатанная в Гродненской губернской типографии. Писать ее он начал еще в период «нахождения за штатом». Опыт литературной и газетной работы, сидение в библиотеках и архивах также сделали свое дело: книга получилась добротной, далеко выйдя за рамки «заказного юбилейного издания». Это подчеркивали не только местные историки и краеведы, но и просто любители истории города. Имя Л. М. Солоневича стало все чаще упоминаться в ряду наиболее известных знатоков гродненской старины Б. Ф. Орловского, Д. М. Милютина, В. С. Манасеина и др. Изменилось вскоре и его положение в редакции «Гродненских губернских ведомостей». Бывший секретарь редакции с 35 номера газеты за 1905 год становится исполняющим обязанности редактора газеты, а с 11 номера за 1906 год – редактором ее неофициальной части, выходившей как еженедельное приложение к основному изданию «Гродненских губернских ведомостей». Тот факт, что в числе редакторов этой старейшей газеты, выходившей в 1838-1915 гг., наряду с именами Богоявленского, И. Меркевича, И. Боброва, К. Ламинского, Я. Иванова, князя А. Трубецкого, С. Городецкого, И. Леоновича, А. Давидовича, А. Шинкевича, М. Яновского, В. Шенберга, А. Наумова, В. Алябьева, Г. Кологривова, Д. Милютина и др. находилось также и имя Л. Солоневича, свидетельствовало о его дарованиях и способностях.
В 1909 году Л. М. Солоневич переезжает с семьей в Вильно, где пытается издавать свою собственную газету «Белорусская жизнь». 9 февраля вышел первый и последний в этом году ее номер: «поднять» газету одному Солоневичу было невозможно. Через год на пару с П. В. Коронкевичем выпуск «Белорусской жизни» был возобновлен. 10 (23) августа 1911 года газета была переименована в «Северо-Западную жизнь». С 3 (16) мая 1912 года по 26 февраля (11 марта) 1913 года она издавалась в Гродно, а затем до 5 (18) сентября 1915 года – в Минске. Задача газеты состояла в следующем: «всестороннее выяснение нужд и потребностей Северо-Западного Края, выяснение взаимоотношений между народностями его населяющими и защите наиболее слабого в культурном и экономическом отношении белорусского элемента». Подписная цена на год составляла 6 рублей, льготная – 4 рубля 50 коп. Льготами пользовались: «Народные учителя, причты сельских церквей, волостные писаря, сельские фельдшеры и вообще все сельские интеллигенты, а также крестьяне и учащиеся разных учебных заведений». Редакция и контора газеты в Гродно располагалась по улице Муравьевской, в доме Библина, тел. № 317. В Минске «Северо-Западная жизнь» выходила с подзаголовком «Минская русская газета».
Не имея возможности специально заняться анализом этого издания, следует отметить, что со своей главной задачей оно справлялось, иначе вряд ли бы газета «заслужила» тогда столько оскорбительнейших характеристик со стороны правой либеральной и униатско-католической прессы. Александр Цвикевич позднее в своих очерках этот оскорбительный тон их еще более усилил, проигнорировав тот факт, что Л. М. Солоневич, его первые помощники в газетной работе его брат С. М. Солоневич и сын И. Л. Солоневич были создателями в 1912 году в Вильно при редакции газеты «Белорусской исторической библиотеки». Инициатором этой благородной акции стал известный в те годы историк и краевед, один из первых учеников М. О. Кояловича и автор воспоминаний о нем Иосиф Васильевич Щербицкий (1837-1916). Кроме своих многочисленных работ по истории православия в Белоруссии, а также книги «Город Брест-Литовский. Исторический очерк» (Вильно, 1913 г.) и др., он передал в дар создаваемой библиотеке 35 томов опубликованных при его участии актов Виленской археографической комиссии, а также иных не менее ценных собраний документов, относящихся к истории края.
В своих письмах к Л. М. Солоневичу «глубокий старец-белорус Щербицкий» выражал уверенность, что эта библиотека сослужит немалую службу белорусскому народу – «тому народу, который высокомерные родовитые и неродовитые паны называли, да и теперь называют «быдлом», над языком которого всячески издеваются, называя его, в отличие от своего польского панского языка, языком мужицким, хлопским. Быдло это никто иной, как наш белорус – бедный, загнанный, приниженный, доведенный во времена крепостного права, во времена «панщины» теми же гордыми своею «высокой культурою» панами до скотского состояния; этот язык – хлопский, мужицкий – язык белорусский, мало чем отличающийся от того языка, на котором пятьсот лет тому назад предки нынешних ясновельможных и просто вельможных панов писали все свои имущественные сделки и договоры…». Щербицкий считал также своим священным долгом напомнить редакции и читателям газеты об их высоком призвании «быть светом для того народа, который сидел и теперь еще сидит во тьме невежества, который не знает даже к какой нации принадлежит он, не может разобраться в том, кто его друзья и кто – враги, идет туда, куда влекут его ловкие проходимцы, мечтающие при содействии уловленного в их коварные сети народа восстановить здесь, в исконном русском крае, польские порядки…».
В своей редакционной статье «Наша историческая библиотека» (6 января 1912 г., № 5) Л. М. Солоневич не только подчеркнул ценность дара И. В. Щербицкого, но и популярно рассказал, что представляют из себя подаренные им библиотеке древние исторические акты, как и кем они изучались, что это изучение может дать каждому белорусу. Приглашая читателей посетить основанную при редакции библиотеку, Л. Солоневич высказывал уверенность, что впечатление от увиденного здесь ими будет «исключительным и ни с чем не сравнимым. Когда вы развернете любой из этих томов, то вы испытаете такое ощущение, точно вы открыли гробницу с прахом вашего прадеда, о существовании которого вы ничего не знали. Думаем, что наши читатели присоединят и свою благодарность к нашей горячей благодарности Иосифу Васильевичу за его дар, предоставивший возможность всякому заглянуть в нашу историческую сокровищницу и убедиться собственными глазами, что наши предки были – русские, и не только судились, читали, писали и говорили по-русски, но и называли себя в этих актах русскими».
Подобные высказывания Солоневича и Щербицкого сегодняшними «нацыянальна свядомымi» будут восприняты как оскорбление, и в этом нет ничего удивительного. Представители местной униатско-католической культуры еще в XIX веке упорно пытались представить свои наработки в этой области как культуру всего народа Белоруссии. Представить только на том основании, что, дескать, язык их культуры (богослужебный и язык общения с верующими) близок к простонародным говорам белорусов. До революции в научных и интеллигентных кругах России шли споры относительно национально-культурного облика белорусов и малороссов. В научных и официальных кругах придерживались той точки зрения, что для представителей восточно-славянского этноса основным критерием для его облика является их вероисповедание, и в силу этого всех представителей данного этноса, невзирая на некоторые различия в говорах его субэтносов, считали русскими по национально-культурному облику – русским народом. Как показала дальнейшая история, считали правильно. Ибо некоторые различия в говорах этого огромного этноса оказались пустяком в сравнении с уникальной культурой, созданной религией этого этноса – русским православием. Все эти различия оказались легко преодолимыми, и с наступлением эры радио и телевидения, т. е. возможности в каждой семье слышать живую речь своей культуры, весь русский народ от Белого моря до Черного, от Бреста до Сахалина заговорил на языке своей культуры. Казалось бы, только радоваться…
Как же получилось, что вместо радости мы видели и видим нечто иное, абсурдное? Почему, наконец, Солоневичи, Бажэлки, Ковалюки и другие их соратники в тогдашней белорусской журналистике еще ранние представители так называемой «нацдемовщины» пали жертвой все тех же сталинских репрессий? Дело в том, что если в научных кругах старой России, а также тяготевшей к своим историческим корням большей части белорусского народа преобладала верная точка зрения на национально-культурный облик восточных славян, то в интеллигентских кругах господствовала иная точка зрения. Там поощрялось все «передовое, революционное». А поскольку представители униатско-католической культуры в силу принадлежности к ней имели антирусский менталитет и присоединение края к России воспринимали как его оккупацию Россией, то их движение против оккупации объективно стало «национально-освободительными» движениями, целью которых было свержение царизма, т. е. социального строя России, который, дескать, был «тюрьмой народов». Поэтому в интеллигентских кругах поощрялись претензии униатско-католического меньшинства Белоруссии и Украины на национальную самобытность местных жителей. Хвалить и поощрять эти претензии, так же как и революционные идеи, считалось хорошим тоном и, наоборот, не потакать им, становиться на точку зрения официальной науки и правительства, считалось ретроградством и даже черносотенством.
Дальнейший исторический процесс подтвердил неблаговидную роль тех, кто поощрял революционный экстремизм и сепаратизм представителей прозападной ориентации на Украине и Белоруссии. Среди тех, кто противостоял на рубеже XIX и XX веков этим враждебным народным массам планам был и Л. М. Солоневич. В атмосфере этого противостояния, лобовой сшибки на белорусских землях русского православия и униатско-католической культуры, двух религий и двух полярных идеологий и проходил сложный процесс формирования мировоззрения И. Л. Солоневича. <…>
Закончить же свое скромное исследование об И. Л. Солоневиче мне хочется строками воспоминаний о нем Льва Рубанова, помещенных в том же номере газеты <Наша страна. – 1983. – 23 апреля>. Учитывая их небольшой объем и большую фактологическую ценность, помещаем их с небольшими сокращениями.
«Ивана Лукьяновича Солоневича я знаю с 1904-1905 года. Мы оба были во втором-третьем классе Гродненской гимназии. Наши семьи были знакомы.
По улицам города ходили демонстрации и мы с Ваней охотно присоединялись к толпе, и я до сих пор помню революционные песни, которые пели во время демонстраций.
При гимназии существовал тогда родительский комитет, в который вошли моя мать и отец Вани, Лукьян Михайлович. Моя мать, помню, очень возмущалась, когда Лукьян Михайлович сказал ей, что хочет забрать Ваню из гимназии, чтобы он не набрался тлетворного революционного духа. Мать моя отговаривала его от этого, говоря, что с четырехклассным образованием Ваня может быть только околодочным надзирателем. Но все же отец забрал Ваню из гимназии и экзамен на аттестат зрелости он держал потом.
Ваня и я были большими друзьями, вместе удирали с уроков, ходили в лес, купаться, на разные экскурсии.
Вскоре семья Солоневичей переехала в Вильно. Но я все это время переписывался с Ваней, не рвал связи. С шестого класса я перевелся в Сувалкскую гимназию.