П. Н. Базанов, к. п. н, доцент Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств

П. Н. Базанов, к. п. н, доцент Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств

Н. И. Ульянов и И. Л. Солоневич: два взгляда на национальный вопрос в России

Начало

Биографии двух русских эмигрантов, Н.И. Ульянова (1904-1985) и И.Л. Солоневича (1891-1953) хорошо известны. В их искреннем патриотизме мы не можем сомневаться. Работы и даже высказывания И.Л. Солоневича и Н.И. Ульянова по национальному вопросу во многом стали классическими и эталонными в русской национально-патриотической мысли второй половины ХХ века. В тоже время, не смотря на многие общее черты, в их взглядах прослеживаются черты антагонистических непримиримых противоречий.

Н.И. Ульянов и И.Л. Солоневич оба происходили из крестьянских семей, но если первый был потомком «великорусов», то второй «белорусов». Отец Солоневича сумел выбиться в журналисты, еще до 1917 г., папа Ульянова стал «питерским» водопроводчиком. Оба наших персонажа окончили Петербургский университет, И.Л. Солоневич - юридический факультет, а Н.И. Ульянов - общественный факультет. Оба писали статьи и издавались при советской власти, но у Солоневича они менее политически ангажированные. Нужно, так же отметить, что работа в советской прессе и печати сказалась, на стилистике полемике наших авторов. Часто в полемическом задоре они выходят на уровень: «если враг не сразу сдается, то его добивают». Оба оказались арестованными НКВД и отбывали срок в Беломоро-Балтийских лагерях, Н.И. Ульянов даже на Соловецкий лагерях. Н.И. Ульянов и И.Л. Солоневич отказались в годы Великой Отечественной Войны от сотрудничества с нацистскими структурами, так же как и не искали контактов с ЦРУ. Оба оказались эмигрантами и умерли в Америке, но Солоневич относится к первой «волне» и жил в Южной, Ульянов – ко второй и жил в Северной.

Значительно более видна разница в историческом и политическом осмыслении судьбы России в творчестве обоих мыслителей.

Н.И. Ульянов – страстный поклонник Петра Великого. Патриот-западник он является органичным выразителем новгородско-псковской, северорусской традиции отношения к петровским реформам, Швеции, западной науке, романо-германскому натиску. Ульянов стоит не только на платформе своих предков и земляков крестьян Северо-Западной России, но считает себя продолжателем историков С.М. Соловьева, В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова (последним учеником которого был).

И.Л. Солоневич, наоборот, славянофил, противник Петра I, почитатель среднерусской традиции, как и все белорусы тяготеющий к Москве, как антитезе Петербурга. Своими предшественниками он считал классических славянофилов и монархистов-публицистов XIX века (М.Н. Каткова, Л.А. Тихомирова и т.д.). Разным было и отношение к личности последнего царя. Для И.Л. Солоневича он святой, преданными всеми. Для Н.И. Ульянова – виновник национальной катастрофы и личной трагедии. Н.И. Ульянов всегда более научен и академичен, чем И.Л. Солоневич, даже в своих публицистических эссе. Если Солоневич страдал от отсутствия нужных русских изданий, то Ульянов от невозможности работать с отечественными архивами. И.Л. Солоневича в его критике Петра I можно упрекнуть в плохом знании фактического материала, идеализацию эпохи Алексея Михайловича, а главное не понимание и неосведомленность предпосылок петровских реформ в Романовской России XVII века.

И.Л. Солоневич осознавал себя как публициста и журналиста, которому по неволе приходилось заниматься историей и политикой. К его увлечениям относится борьба. Н.И. Ульянов был профессиональным историком всю свою нелегкую жизнь, академическим ученым, университетским преподавателем, лишь в силу необходимости становившимся публицистом. Через всю его жизнь проходит увлечение театром.

И.Л. Солоневич не упоминает Н.И. Ульянова ни в одной из своих работ. Видимо просто не успел обратить внимание на ранние работы историка. Зато Н.И. Ульянов два раза упоминает И.Л. Солоневича в своей статье «После Бунина».[1]

«Проповедь применения литературы для политической борьбы уже раздается настойчиво, с темпераментом с употреблением характерной фразеологии. Когда появился протест против таки чисто РАПП-овских замашек, покойный И.Л. Солоневич выступил с громыхающей передовицей в их защиту.[2] Со свойственной ему «широтой» и «прямотой» он отказался от какого-либо деликатного обращения с литературой, заявив, что если в эмиграции есть смысл ею заниматься, то только в связи с политическими задачами. Эмиграция, по его мнению, такая дыра, что в ней ничего быть не может. Существует здесь не более двух трех писателей, кое-как «доедающих свою дореволюционную славу», все остальное дрянь нестоящая внимания. В новой эмиграции «писателей нет и быть не может». Чтобы писать надо иметь «Ясную Поляну», либо «Село Михайловское». Свой собственный роман, начатый им лет двадцать тому назад, где-то под Москвой, Солоневич считал возможным закончить только в будущей монархической России. Сейчас «для чистой литературы нет ни времени, ни пространства, ни денег». Какая там литература, когда люди проходят через ужаснейшие испытания, через войны, тюрьмы пытки расстрелы! … Солоневич, конечно, не одинок, он выступал, как было сказано, в защиту своих единомышленников. А единомышленников у него много».[3]

В другом месте той же статьи Н.И. Ульянов, выступая против «социального заказа» в эмиграции пишет о высоком уровне русских писателей и поэтов за рубежом, выделяя, прежде всего имя И.А. Бунина, указывает: «Весь лагерь И.Л. Солоневича «лягал» их, чуть ли не в каждом номере «Нашей Страны». Они для него скучны, неинтересны, затхлы, пахли нафталином и не отвечали тому, что требовало «наше время». Некоторые враждебные этому лагерю течения, проявляли полное с ним единодушие в оценке старых зарубежных писателей. Между ними наблюдалось нечто вроде разделения труда. Если Бунин был отдан на съедение Солоневичу, [4] то враждебный политически, но дружественно литературно лагерь, занимался поношением последнего нашего большого поэта Георгия Иванова».[5] Далее Н.И. Ульянов указывает, что вся наша литературная критика строится по «партийному» принципу – «наших бьют».

Анализируя вышеперечисленные постулаты нужно признать, что оба наших автора правы. С одной стороны прав И.Л. Солоневич, который считает, что нет литературы без политики. Прав и Н.И. Ульянов указывающий, что утилитарное, политико-прагматическое «партийное» отношение к художественной литературе, в стиле первых пятилеток и печально известного лево-коммунистического РАППа ничего хорошего дать не может. Высочайший уровень русской литературы в изгнании, всегда был для большевиков куда большей опасностью, чем все политические программы. Именно через художественную литературу и критику стало проникать на Родину идейное наследие русской эмиграции.

Куда более существенным был упрек Н.И. Ульянова политическим организациям русской эмиграции в отсутствии оригинальных программ решения национального вопроса в России. В 1949 г. в журнале «Возрождение» Н.И. Ульянов писал: «это относится, прежде всего, к тем партиям и группировкам (власовцы, солидаристы, нео-монархисты (выделено мной – П.Б., так называли после 1945 г. И.Л. Солоневича и его сторонников), чьи программные положения по национальному вопросу не являются результатом собственной работы мысли, а заимствованы из чужого идейного багажа. Над ними тяготеет мощная и разработанная идеология, опирающаяся на обширную литературу, на десятки увесистых томов, на сотни статей, речей, программных документов, и даже на попытки практического ее применения. В продолжение едва ли не целого столетия она развивалась, углублялась, популяризировалась и приобрела необычайную власть над умами. Ее гипнотическая сила в наши дни такова, что когда ищут демократического разрешения национального вопроса, то обращаются к ней, как к чему-то непререкаемому и твердо установленному. Это — марксистская идеология, социал-демократического и большевистского толка. Чисто идейной разницы между большевиками и социал-демократами в данном случае нет, существует лишь разница в последовательности. В то время как первым на практике не удалось осуществить своей идеи, они изменили ей — вторые намерены до конца и свято ее выполнять. Но в своем чистом виде, как принцип, как теория, марксистское учение в национальном вопросе в одинаковом направлении действует на умы, как в Советской России, так и здесь, в эмиграции».[6]

В послевоенное время монархистами предпринимались попытки выработки новых подходов в национальном вопросе, что связано, прежде всего, с именами И.Л. Солоневича и Н.Н. Чухнова. В своей деятельности они отошли от идеологического багажа первой эмиграции, отказавшись от лозунга «За Великую, Единую и Неделимую Россию». Например, Российское Монархическое Движение (Н.Н. Чухнов) признавало теперь за каждой нацией право на самую широкую культурную и экономическую автономию и самоуправление.[7]

И.Л. Солоневич в своей классической работе «Народная монархия» подтвердил положения довоенных «Тезисов штабс-капитанского движения», дав четыре ответа на все национальные вопросы: 1. отказ от политики насильственной русификации; 2. за гражданами и этническими группами признавались права на родной язык; 3. национальное самоуправление реализуется в рамках областного самоуправления; 4. русский язык признавался государственным языком, обязательным для внешней политики, армии, транспорта, почты и т.д.[8] Те же тезисы И.Л. Солоневич выдвигал в качестве положений национального устройства будущей Империи в «Проекте Общемонархической программы».[9]

Новой была только надежда, что эти уступки решат национальный вопрос раз и навсегда: «Народно-Монархическое Движение исходит из совершенно твердого убеждения, что ни один из населяющих Россию народов, получив полное местное самоуправление и при условиях свободного голосования, ни на какие сепаратизмы не пойдет: это — профессия очень немногих бесплатных, а еще более платных политиканов австрийской или немецкой выучки. Попытки «раздела России» наше Движение считает преступлением не только против России, но и против тех народов, которым удалось бы навязать отделение от их общей родины. Удача — хотя бы и частичная, этих попыток привела бы к чудовищному регрессу и культурному, и политическому, и хозяйственному. Она, в частности, означала бы ряд войн между разными петлюрами за обладание разными уездами. Если бы все территориальные вожделения всех наших сепаратистов сложить вместе, то для всех них не хватило бы и двух Российских Империй. Столкновения всех этих вожделений решались бы войнами — и хозяйственными и огнестрельными. Империя вернулась бы к положению удельного периода — со всеми соответственными культурными, хозяйственными и политическими последствиями — вплоть до завоевания ее новыми гитлеровскими ордами».[10]

И.Л. Солоневич был руководителем и создателем ряда политических организаций русской эмиграции, что конечно, влияло на его мировоззренческую позицию. Н.И. Ульянов был членом только одной эмигрантской организации - «Союза борьбы за свободу России» (СБСР), куда вступил под влиянием своего старшего друга известного историка и публициста С.П. Мельгунова. Как вспоминает П.А. Муравьев, познакомившийся с ним на политической почве в рамках СБСР: «Прямого участия в политической работе Н.И. (Ульянов - П.Б.) не принимал, это было не его стихией; примкнул к Союзу скорей по причине духовной близости к участникам организации, культурный уровень которой в те времена, несомненно, выделялся среди эмигрантских политических организаций. В Союзе Н.И. (Ульянов - П.Б.) представлял как бы «культурную» оппозицию, противопоставляя политическим вылазкам серьезную культурную работу».[11]