Н. Никандров (Каракас, Венесуэла)

Н. Никандров (Каракас, Венесуэла)

Иван Солоневич в годы нацистской ссылки

Часть 1

В биографии Солоневича есть не только сталинские лагеря, но и нацистская ссылка. Она приходится на 1941-1945 годы, совпадающие с германским походом на Россию. Чем было вызвано «интернирование» писателя, как оно проходило и чем занимался Солоневич в условиях померанской «изоляции», рассматривается в данном очерке.

Летом 1941 года Иван Солоневич иногда посещал мрачное здание неподалеку от Александерплац, где находилась редакция «Нового Слова». После закрытия нацистами русских общественно-политических организаций и печатных органов только эта газета оставалась «на плаву».

Главный редактор Владимир Деспотули «своей» издательской линии не проводил, послушно исполнял указания министерства пропаганды, пел «осанну» Гитлеру и другим «выдающимся» вождям национал-социалистической революции и очень опасался случайных опечаток, которые могли извратить смысл той или иной публикации и быть интерпретированы цензурой как «сознательный трюк», скрытая форма протеста. У Деспотули в «германских верхах» были кое-какие связи, чаще всего он упоминал доктора Рудольфа Адамовича Лейбранда, ближайшего сотрудника Розенберга.

Визитами в редакцию Солоневич пользовался, в основном, для того, чтобы услышать от редактора «Нового Слова» то, что оставалось за пределами печатных страниц.

Слушая Деспотули, который обычно говорил как бы вскользь, a proposito, всегда без свидетелей, Солоневич все с большим разочарованием убеждался, что германское руководство остается глухим к тем многочисленным проектам, которые поступали от различных групп русской эмиграции. О содержании этих предложений много позже написал Николай Февр, тогдашний сотрудник «Нового Слова»:

«Различаясь между собой в деталях, все проекты, в общем, сводились к одному и тому же. А именно: образование национального российского правительства в одном из крупных городов, занятых германскими войсками; признание этого правительства Германией и ее союзниками и заключение с ним союза против большевиков; военная и техническая помощь Германии и ее союзников национальному российскому правительству. Последнее же, согласно этим проектам, должно было: организовать российскую национальную армию для борьбы с советской властью; взять в свои руки административное управление областями, очищенными от большевиков, и подписать с Германией экономический договор, который являлся бы для нее компенсацией за помощь в антибольшевистской борьбе».

В августе немцам удалось добиться заметных успехов на восточном фронте. Бронетанковые клинья вермахта рвались на оперативный простор в глубь советской территории. Сопротивление частей Красной армии подавлялось безжалостно, с характерным для немецких солдат профессионализмом. Опыт победоносных войн против Польши и западных стран вдохновлял «героических солдат фюрера».

Отец и сын Солоневичи ходили в кинотеатр, расположенный неподалеку от их дома, чтобы посмотреть «Вохеншау» - очередной выпуск кинохроники о боевых действиях вермахта на Востоке. Сюжеты неизменно повторялись: многокилометровые колонны понурых пленных, сожженные и исковерканные танки, аэродромы с бесконечными рядами самолетов со звездами на крыльях, которые так и не вступили в бой, сцены с крестьянскими «делегациями», вручающими хлеб-соль немецким солдатам. Солоневичи анализировали содержание официозных газет, репортажи с фронта, надменные интервью немецких генералов в адрес «противника на глиняных ногах». По оценке Юрия, «шапкозакидательские» настроения преобладали.

При всей ненависти Солоневичей к советскому режиму, кажущая легкость, с которой части вермахта продвигались к Москве, радостных эмоций у них не вызывала. А ведь Иван Солоневич не раз в своих предвоенных статьях указывал на низкую боеспособность Красной армии, убежденно доказывал, что ее рядовой и командный состав с готовностью повернет штыки против «ненавистного» Сталина и его антинародного режима, «если завтра война, если завтра – в поход». Казалось бы, его прогнозы сбываются, теперь самое время искать путей в Россию, чтобы взяться за установление в ней порядка по тем организационно-политическим «эскизам», которые неоднократно обсуждались на заседаниях Русского национального фронта. Но нет, эйфории у Солоневичей не было.

Уже в первые недели «дранг нах остен» русская эмиграция в Германии убедилась в том, что нацистское руководство самым категорическим образом выступает против формирования боевых частей Русской освободительной армии.

Впрочем, из «беспроволочного телеграфа» стало известно, что кое-где на восточном фронте русских пленных тысячами рекрутировали во вспомогательные прифронтовые части. Может быть, это первый признак смягчения «вето» Гитлера? Или немецкие военные, демонстративно игнорируя указания своего вождя, решили de facto вступить в союз с теми русскими, которые ненавидят Сталина и его режим?

Иван Солоневич вновь встретился с Деспотули, чтобы выслушать его мнение, понять, что же происходит там, на фронте, и здесь, в тех берлинских кабинетах, в которых принимаются решения о судьбах России и русских эмигрантов. Издатель «Нового слова» своей информацией не порадовал. Он сообщил, что дорога на Восток для эмигрантов прочно закрыта стараниями Розенберга. Даже переводчиками в воинские части и оккупационную администрацию берут только немцев с «опытом» жизни в России и прибалтов, выходцев из стран-лимитрофов. Изменения курса в отношении «недопущения» русских эмигрантов в Россию не предвидится. Антисоветские «заслуги», какими бы они не были, во внимание не принимаются!

«Значит, никаких шансов на прозрение немцев?»

Деспотули доверительно придвинулся к Солоневичу:

«Никаких! «Новопоколенцы» решили пробираться в Россию поодиночке, устраиваться в органы управления и местные газеты, постепенно налаживать национальную работу. Все другие наши силы пытаются что-то изображать, копошиться, но не более того: и РОВС, и люди генерала Туркула, и…»

Продолжать Деспотули не стал, но Солоневич понял, что он хотел сказать «и монархисты»…

В сентябре немцы предложили Солоневичу работу в оккупационной администрации в Белоруссии. Чем-то вроде «главного пропагандиста», «белорусского Геббельса». Иван не исключал, что это была проверка. Нацисты хотели посмотреть, как он прореагирует на столь «почетное» предложение. Солоневич категорически отказался, хотя и понимал, что это может повлечь репрессии. Причин для отказа было много, и одна из них – никакого соучастия в грабеже, который развязали нацисты в России!

Николай Февр не без сарказма вспоминал о мародерских настроениях большинства немцев в тот тяжелейший для русского народа период:

«Идеологическая борьба с советской властью», ведомая, якобы, Германией, очень быстро выродилась в самый прозаический «дранг нах остен», начатый ради того, чтобы после (разумеется, победного) окончания его, каждый немец мог бы сесть у «хорошо накрытого стола» и, наконец, как следует – нажраться. А пресловутый «крестовой поход против большевизма», вызвавший столь естественный подъем в душе каждого антибольшевика, превратился в не что иное, как в какой-то своеобразный «крестовой поход за салом». Если после этого у кого-либо из наиболее оптимистически настроенных врагов большевизма и оставались еще какие-либо сомнения, то они были быстро рассеяны самой жизнью».

О том, что тучи над ним сгущаются, Солоневич догадывался еще с апреля-мая 1941 года. Во-первых, гестапо узнало о контактах Ивана Солоневича с группой офицеров вермахта, для которых он в 1938 - 1939 г.г. «в частном порядке» прочитал курс лекций о положении в Советском Союзе. Некоторые из этих офицеров служили в пропагандистском отделе ОКВ, неплохо говорили по-русски, бывали в России. Они были противниками войны на Востоке, считая, что агрессия приведет к разгрому Германии. Аргументы, которые Солоневич использовал на полуконспиративных встречах с ними в 1940 - начале 1941 г.г., были теми же самыми, что в «Меморандуме», направленном нацистскому руководству. Но в гестапо сочли, что он ведет среди офицеров непозволительную «разлагающую работу», подрывает моральный дух военных. К тому же, независимый характер и «демонстративно патриотические», «прорусские высказывания» писателя давно раздражали нацистов.

Во-вторых, до Ивана дошла новость об аресте брата в Бельгии. За ним пришли 22 июня, в день нападения Германии на Советский Союз. Бориса посадили в лагерь «Брейндонк», режим в котором был настолько жестким, что известия о судьбе заключенных редко просачивались «на волю». Брату опять не повезло. Теперь за него взялись немцы, а у них в концентрационных лагерях обходятся без спортивной работы. Послаблений не будет. Видимо, кочующую по эмиграции клевету о тайных связях брата с ГПУ-НКВД немцы все-таки «заглотили». Странно, что гестапо не пришло за ним, Иваном, в тот же самый день 22 июня. Может быть, из-за его «авторитета антисоветчика» и книги «Россия в концлагере», которую хвалил сам Геббельс?

К октябрю вермахт захватил значительную часть европейской территории России, вышел на подступы к Москве. В немецком плену оказалось не менее 3 миллионов красноармейцев. Казалось, противник был навсегда повержен. Гитлер и его окружение были настолько уверены в победе, что уже не маскировали своих истинных целей. Оккупационная администрация была, в основном, сформирована. Нацистская верхушка нуждалась в быстром подтверждении «рентабельности» войны на Востоке.

Гиммлер и Розенберг слали своим «представителям» на Востоке грозные циркуляры, в которых требовали скорейшего выполнения стратегических указаний фюрера в отношении России. Конечные задачи не скрывались: уничтожение «родины большевизма» как самостоятельного государства, а русских - как нации. Все отчетливее проявлялся принципиальный подход устроителей «нового порядка»: разделяй и властвуй! Украинцам, прибалтам, кавказским и другим «нерусским» народам предоставлялись определенные привилегии. Это был своего рода «аванс» туземцам, которых планировалось использовать для «сдерживания» русских в послевоенное время.

Все чаще эмигранты в Берлине узнавали о том, что советских военнопленных помещали в загоны за колючую проволоку, не давали им ни воды, ни пищи. Смертность в таких импровизированных «полевых лагерях» уничтожения была чудовищно высокой. Тревожным симптомом для Солоневичей было то, что среди пленных было много таких, которые верили в «освободительную миссию» немцев. В той или иной форме они пострадали от советской власти и могли стать союзниками немцев в ликвидации коммунизма. Однако и к ним была применена голодная удавка. Немцы явно и высокомерно «не нуждались» в русских, и те, довоенные, слухи о нацистских планах массового уничтожения «унтерменшей» (недочеловеков), не были, оказывается, «академическим преувеличением» Розенберга и его сотрудников.

Поздней осенью 1941 года, несмотря на ежедневно звучавшие по радио победные марши, Иван Солоневич знал твердо: Германия обречена на поражение. Он понимал и то, что война не будет «молниеносной». Известное дело, русские долго запрягают, но быстро ездят. Но что делать ему? Что посоветовать Юре? Как уцелеть в этот опасный, неопределенный по временным рамкам период? Очевидно одно: он не может врать, кривить душой, подпевать нацистам в дни их кровавого крестового похода против России.

Остается единственно возможный вариант поведения: молчание! Если хочешь сохранить свой скальп, то нельзя допускать ни одного публично сказанного критического слова в адрес рейха, его лидеров и их самоубийственной политики! В гестапо самую невинную критику могут истолковать как «пораженческие настроения» с соответствующими последствиями. А выжить надо, хотя бы для того, чтобы увидеть крах этой германской авантюры с приобретением «жизненного пространства» на Востоке.

В октябре тревожные ожидания Солоневича оправдались. Его вызвали в знакомое здание на Принц-Альбрехтштрассе, 8. Гестаповский чин перелистал увесистое дело, лежавшее перед ним на столе, и голосом, не допускающим возражений, приказал Солоневичу в трехдневный срок покинуть Берлин и поселиться в каком-нибудь городке Померании. Разъяснений о причинах «недружественной» меры Иван требовать не стал. В принципе, все понятно. Хорошо, что не концлагерь! Хотя, «для биографии», может быть, не помешало бы познакомиться и с нацистскими нарами…

После консультаций у берлинских друзей и знакомых писатель остановил свой выбор на Темпельбурге.[1] Самый конкретный совет дал Владимир Деспотули. Он однажды отдыхал в Померании и с восторгом, в общем-то, несвойственным для него, отозвался о крае как о «климатическом курорте» для поправки нервов, а также месте, излюбленном рыболовами и охотниками. По всему было видно, что Деспотули с радостью бросил бы свои заботы по газете и отправился туда. Но это было невозможно: надо было день за днем воспевать подвиги вермахта на Востоке. Дал Деспотули еще один совет: обращаться по житейско-бытовым вопросам к тамошнему зубному врачу Карку. Он был в городке авторитетной фигурой, и хорошие отношения с ним были залогом успешной «акклиматизации» Солоневича в Темпельбурге.

Во второй половине октября Иван выехал к месту ссылки в сопровождении агента гестапо. Разговорить немца, чтобы выяснить «виды» организации Гиммлера на его, Солоневича, дальнейшую судьбу не удалось. [2] Гестаповец всю дорогу читал, на остановках иногда выходил на перрон, чтобы размять ноги. Во время одной из его отлучек Солоневич утолил любопытство, посмотрел, что за книгу с таким непроницаемо-мрачным выражением лица читает «сопровождающий». Это был «фундаментальный» труд Розенберга «Миф ХХ века». Солоневич усмехнулся: он не смог преодолеть и двух десятков страниц этой убийственно скучной схоластики. Но немцы – народ упорный. Этот тип точно вызубрит книгу до конца...

В Темпельбурге Солоневич первым делом нанес визит дантисту Карку. В книге «Диктатура слоя» Солоневич описал немца как бывшего социал-демократа, допустившего в прошлом «ошибочный» брак на еврейке, «страдавшего недержанием убеждений», и, в придачу к этому, – как неисправимого болтуна, который осмеливался говорить плохо о национал-социалистической партии и даже Гитлере. По меркам того времени этих «политических отклонений» было вполне достаточно, чтобы упечь дантиста в тюрьму, но местная нацистская верхушка подобной глупости не совершила: Карк был единственным зубным врачом в городе и его окрестностях. Поэтому ему позволяли многое: он не только получал гонорар в регламентируемые пять марок, но и принимал различные «добровольные» подношения от клиентов, что нацисты категорически запрещали. Но Карк эти запреты игнорировал, у крестьян он брал мясо, яйца, масло и прочий натуральный продукт, а в случае необходимости нагло требовал дрова и уголь.