А. В. Миронов, доцент кафедры философии и методологии науки факультета государственного управления МГУ (Москва)

И. Л. Солоневич: ответ русской истории П. Я. Чаадаеву, Ш. Монтескье, Н. Я. Данилевскому и другим

Продолжение

«Исторические законы», применимые ко всем народам и в любые периоды истории, Солоневич отрицает напрочь. Для России не применимы критерии Европы или Азии. Вообще «не существует никаких исторических законов развития, которые были бы обязательны для всех народов истории и современности». [28] Внешнее влияние, конечно, могло оказывать на Россию определенное воздействие, но, подчистую, не оказывало ничего. Византия, с которой начиналась христианская история России, на основы российской монархии влияния не оказала. Византия была монархией без нации. У нас «русская национальная идея всегда перерастала племенные рамки и становилась сверхнациональной идеей. Как русская государственность всегда была сверхнациональной государственностью, - однако, при том условии, что именно русская идея государственности, нации и культуры являлась и является сейчас, определяющей идеей всего национального государственного строительства России». [29] «Ни одна нация в истории человечества не строила и не построила такой государственности, при которой все втянутые в орбиту этого строительства нации, народы и племена чувствовали себя – одинаково удобно или неудобно, - но так же удобно или неудобно, как и русский народ. Если было удобно – было удобно всем, если было неудобно – то тоже всем. Это основная черта русского государственного строительства». [30] Поставленный в 1991 г. социальный эксперимент подтвердил эту мысль Солоневича. Самостоятельные государства, образовавшиеся из бывших союзных республик, продемонстрировали, какие идеи государственного строительства могут проявить другие народы. В Литве, Грузии, Азербайджане, Молдавии и других равенство народов было заменено превосходством одной нации над другой. И это – несмотря на многовековое сожительство с русским народом. Если уходят русские, то вместо них приходит национализм и притеснение, а вслед за этим гражданская война и развал молодой государственности. Конечно, можно возразить, что в дальнейшем молодые государства… Но речь идет о «здесь и сейчас», именно о русском государственном духе, которого в одночасье не стало на некоторых сопредельных территория. Эксперимент поставлен в чистом виде и результат его очевиден: раскол страны, межнациональная резня, иностранная зависимость.

Конечно, рассматривая самобытность России, Солоневич оказывается в русле размышлений о культурно-исторических типах Н.Я. Данилевского. Но есть и принципиальное различие этих двух философов. Для Данилевского славянская культура и государственность понятия различные. Если для Данилевского славянская культура продолжает формироваться и представляет молодое историческое явление, то Солоневич принципиально настаивает на тысячелетней истории русского народа и русской государственности, которая возникает на основе неизменного духа народа, связывающего непрерывную живую нить истории.

Основания для удачной имперской стройки были и очень древние – «это свойство уживаться с людьми». Ключевский пишет о дружине киевских князей включавших в свой состав потомках варягов, тюрков, берендеев, половцев, хазар, даже евреев, угров, ляхов, литву и чудь. [31] Другой принцип «не замай» - «уживчивость с некоторыми оговорками». «При нарушении этой оговорки происходит ряд очень неприятных вещей – вроде русских войск в Казани, в Бахчисарае, в Варшаве, в Париже и даже в Берлине. Русскую государственность создали два принципа: а) уживчивость и б) «не замай». Если бы не было первого – мы не могли бы создать Империи. Если бы не было второго, то на месте империи возник бы чей-нибудь протекторат: претендентов в протекторы у нас было вполне достаточное количество…». [32] Единство племен в едином деле – торговле на «пути из варяг в греки» создало новый народ – русский.

Обращаю внимание на принципиальное несогласие Солоневича с теорией этногенеза Л. Н.Гумилева. Для Гумилева мы, как суперэтнос, возникли в результате симбиоза народов Древней Руси и Степи. Для Солоневича мы, как народ сложились 11 веков назад, и передаем из века в век свою идентификационную особенность – «дух народа» и его внешнее проявление государственность. Все остальные факторы не более чем отличия между поколениями, которые, как и отличия во внешности дедов и внуков, не должны мешать видеть семейное единство. Современные исследования ДНК позволяют говорить о национальной принадлежности и межнациональном родстве. Эти данные могут не соответствовать устоявшимся этнографическим представлениям. Например, русские центральной России на 97-98 % по матери близки западноевропейцам, но далеки от монголоидной расы. [33] На мой взгляд, это подтверждает точку зрения Солоневича, а не Гумилева об этническом происхождении русского народа.

Сходство Гумилева и Солоневича в предельном опасении бездумного вхождения в Европу. Для Гумилева это обернется утратой национальной самобытности и непосредственной ассимиляцией, [34] для Солоневича – это фатальная глупость дорвавшихся до власти приват-доцентов.

Вернемся к объединяющей народы, расположенные на «пути из варяг в греки» торговле.

Торговля кончилась, но способность уживаться и отстаивать свою уживчивость от соседей осталась. С неумолимостью геологического процесса формировалась Империя, перешагнувшая Тихий океан. Приведу наблюдение, подтверждающее идеи Солоневича. Колонизация Америки осуществлялась испанцами и англичанами, истреблявшими индейцев, а оставшихся загнавших в резервации, и русскими. Вот православные индейцы и эскимосы на Аляске (Русской Америке) сохранились. На кое-какие размышления этот факт наводит. Дух народа, так сказать, бывает разный. И межкультурные отношения приносят различные плоды.

Сравнивая удачные имперские стройки, Солоневич пишет о Риме, Англии и России. Таким образом, среди культурно исторических типов Данилевского Солоневич выделяет два класса успешных и неудачных попыток государственного строительства. Культурно-исторические типы оказываются неравноправными для культурологического сравнения не только по возрасту, или доминанте, как считал Данилевский, но и по достигнутым результатам своего государственного строительства.

Римская империя организовала порядок и процветание на своей территории. И разрушилась после размывания римского народа пришлыми народами. «Дух народа» был утерян, и империя пала под нашествием германских племен. Великобритания создала империю на основе торговли и ограбления подвластных народов. Колонии были источником денег, а народы-второсортными. «В Англии было много свобод, но только для англичан. В России их было меньше, – но они были для всех». [35] Если в России были министры различных национальностей: поляки, армяне, немцы, то в Англии министр-индус – принципиально невозможен. [36] Церковь католическая и Церковь православная принципиально отличались в своем подходе к религиозной принадлежности других. Религиозные войны и преследования эпохи реформации, сделали черными цвета средневековья осветив все собственными кострами инквизиции. Европейское явление религиозного нетерпения, не просто чуждое, но за единичными исключениями (например, сжигания лидера старообрядцев - протопопа Аввакума) никак не прижившееся на русской почве. У нас скорее терпели, чем громили. Даже к еврейским погромам, ничуть их не оправдывая, нужно отнестись сравнительно с тем, какой европейский размах устроили «культурные» нацисты.

Если сравнить монархию с альтернативным демократическим устройством Запада, то возникают несколько странных результатов.

Как только в России устанавливается нечто похожее на западную демократию (шляхетские вольности), так мужику достается крепостное право. Как только у нас вводят конституцию, так тут же Дума начинает вонзать нож в спину монархии, а интеллигенты и «вся мыслящая Россия» во время войны устраивают военный переворот, кончающийся диктатурой, Гражданской войной и террором. «Ни одного раза русский «демос», то есть русский народ, не поднимался против монархии. Государственный переворот 1917 года был результатом дворцового заговора, технически оформленного русским генералитетом». [37]

Для России проблема войны и мира всегда принимала значение выживания или смерти. Военная проблематика на Западе и в России решалась по-разному. Запад не вел войн на выживание. Например, по причине войн между оседлыми народами, имевшими представления о ценности городов и городского населения. [38] Россия воевала с кочевниками, имевшими несовместимые с городами представлениями о ценности пастбищ и табунов. Война в Европе была войной за наследства, за прибыли, но не на выживание. Поэтому война, как коммерческое предприятие, породила наемные армии. В России никогда не было наемной армии, [39] ее просто не на что было содержать в размере, необходимом для выживания народа и государства. (Попытки Петра привить эту европейскую практику на родине кончились разгромом под Нарвой.) Рассматривая болезненный вопрос о профессиональной армии, отмечу, что в Америке, Англии и других странах, защищенных проливами, профессиональная армия возможна по географическим и экономическим показаниям. В России, имеющей самую протяженную сухопутную границу в мире, и решающую проблему собственного суверенитета и защиты собственного народа исключительно профессиональная армия невозможна. Конечно, это не означает отсутствия частей созданных по типу «Иностранного легиона» как во Франции или на коммерческой основе, но заменить всю армию наемниками Российская экономика не сможет. Поэтому все остальное – болтовня и политическое пустословие.

И, наконец, самое важное, и до сих пор не понимаемое: «Политического механизма («политической машины») САСШ мы – для нас – не можем допустить, не идя на совершенно гарантированное национальное самоубийство. Вне всякой зависимости от того, хороша или плоха эта машина сама по себе, мы не можем допустить такой неповоротливости, такой медлительности, таких чудовищных политических ошибок – и такого времени для споров, размышлений и оттяжек этих решений.

Все одиннадцать веков нашей истории мы находились или в состоянии войны или у преддверия состояния войны. Нет никаких оснований думать, что в будущем это будет иначе». [40] Солоневич в этом аспекте согласен с Данилевским: «Если существенная цель государства есть охрана народности, то, очевидно, что сила и крепость этой народной брони должна сообразовываться с силою опасностей, против которых ей приходилось и приходится бороться. Поэтому государство должно принимать форму одного централизованного политического целого там, где эта опасность велика». [41] В свете подобных замечаний неслучайными выглядят постоянные напоминания В. В.Путина об «установлении вертикали власти», о «едином конституционном поле» и прочих, кажущихся обывателям далеких «материях». Только единство обеспечит свободу и независимость нашей страны. Все остальное прилагательное к этой независимости, без нее бесполезное и опереточное.

Конечно, можно думать иначе. Тем более что с Запада настойчиво раздаются призывы к построению общеевропейского дома, глобальной системе безопасности и борьбе с международным терроризмом, но (!!!) нас туда зовут только на подсобные роли. Ничего с этим поделать нельзя, так и не следует туда соваться, в противном случае очередная победа русского оружия обеспечит безопасность и экономическое процветание другим. Конечно, я не призываю к вооруженному противостоянию Америке и другим странам, для этого мы сегодня слишком слабы. Но и подпадать под их диктат политический, экономический, технологический, этический и т.д. не следует. Единственным ответом в данной ситуации является: сохранение и развитие собственного культурного и политического лица в противовес смешивающих всех в однородную субстанцию в процессе культурной и экономической глобализации.

Форма государственного устройства России, проверенная веками и войнами, – монархия. Выбор в пользу монархии обусловлен и географическими особенностями. «Мы обязаны сказать русскому народу: такой меры личной свободы, какую имели САСШ и Англия в начале нынешнего столетия (XX в. – А. М.), он, русских народ, не будет иметь никогда. Ибо, если безопасность САСШ и Англии была гарантирована океанами и проливами, то наша может быть гарантированна только воинской повинностью. «В царское время» воинская повинность не была всеобщей и русская армия была профессиональной. И хотя солдат не нанимали, а рекрутировали, это была профессия, как у офицеров, так и у солдат». Ответ на это вопрос дал Нестеров Ф. в книге «Связь времен». Для русских участие в военных действиях гражданского населения – есть норма поведения на войне. На Западе граждане нонкомбатанты (мирные жители) в военных действиях не участвовали. Поэтому рассматривать царскую армию как исключительно наемную армию, по типу армий Запада, не представляется возможным. И, наконец, всеобщая воинская повинность – ответ России на вызов современной истории и без подобной повинности не обошлись страны участницы I и II Мировых войн. Американская свобода, как и американское богатство определяется американской географией – наша свобода и наше богатство ограничены русской географией. Из ряда факторов «несвободы» воинская повинность является первым и решающим». [42] К сожалению, сделано много для разрушения единства армии и народа, следовательно, необходимо сделать все для восстановления качества армии, ее социального престижа в обществе. В противном случае «народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую»; дай Бог памяти, - Наполеон.

«Итак, централизация и дисциплина – вот ответ Москвы на исторический вызов, брошенный русскому народу. Ответ суровый, но единственно правильный в той неравной борьбе, что вел этот народ за существование, за национальную независимость, за удовлетворение насущнейших потребностей своего экономического развития», [43]– писал близкий по духу к Солоневичу советский историк Ф.Ф.Нестеров. Подобная централизация и дисциплина могли быть обеспечены только из одного центра и под его единым началом. Вне подобного решения задача оказывалась невыполнимой. «Доходы государства надо измерять не тем, что народ может давать, а тем, что он должен давать», [44] вот и давали необходимое и достаточное для сохранения государственности. Потому выжили и сохранились, потому что решали сверхзадачу истории «выжить» в реальных геополитических условиях. Осуществить подобную экономическую и военную программу можно только при сильной центральной власти.

Восстановление монархии, по Солоневичу, не есть ««только восстановление монарха, но и восстановление целой «системы учреждений» - от Всероссийского Престола до сельского схода». Таким образом, Солоневич видит единство двух составных элементов обеспечивающих функционирование «той «системы», где Царю принадлежала бы «сила власти», а народу «сила мнения». Это не может быть достигнуто никакими «писаными законами», никакой «конституцией», - ибо писаные законы и конституции люди соблюдают только до тех пор, пока у них не хватает сил, чтобы их НЕ соблюдать». [45]

Самодержавие не есть синоним вседозволенности.