Денис Драгунский

Денис Драгунский

Джентльмен в ГУЛАГе

Иван Солоневич сказал правду о советских лагерях за 35 лет до Солженицына

Парадоксальный Лев Наврозов, хороший журналист и блистательный прозаик (я готов отвечать за эти слова перед экзаменационной комиссией филфака), сказал как-то, что в русской литературе XX века были только две по-настоящему новые книги. "Аквариум" Виктора Суворова и "Россия в концлагере" Ивана Солоневича. Потому что в этих книгах рассказано то, что до поры никто в России и мире не знал. Быт и нравы ГРУ и жизнь ГУЛАГа. Этакие две тайные стороны советской медали. Это не фигура речи, а реальность ''советская власть крепко сжимала свою медаль в кулаке, выставив наружу только ее ребро, которое блестело самоварным золотом и ослепляло младенческие глазки местных патриотов и западных прогрессистов.

Беглец из рая

Разумеется, предложенный Наврозовым утилитарно-информационный подход к литературе можно оспаривать, но факт остается фактом: в 1936 году в Софии вышла книга Солоневича, объемистая (35 листов), подробная и точная, написанная очевидцем и жертвой коммунистических безумств. Написанная человеком, который только что вырвался из советского концлагеря. Книга умная, содержащая тонкий анализ технологий советско-партийно-гэбэшной власти, описывающая конфликты поколений внутри репрессивного аппарата, достоверно демонстрирующая всю мерзость коммунистического режима, всю его осмысленную циничную жестокость, а также всю его опасность для европейской цивилизации.

Ибо, как писал Солоневич за много лет до Виктора Суворова, миллионы жизней и годы нечеловеческого труда были принесены в жертву не для страны, а для мировой революции. То есть для войны со всем миром.

Больше того. В книге мельком упоминаются и другие тайны строителей нового мира: голод и людоедство на Украине, разорение и истребление Казахстана, восстания на Северном Кавказе.

Но самое главное все это было написано и опубликовано в 1936 году в Европе, и все западные гуманисты, все эти бесчисленные Бернарды Шоу и Герберты Уэллсы, не говоря о радетелях за человечество рангом пониже, все они не обратили на этот потрясающий документ ровно никакого внимания. Во всяком случае, не возмущались, не посылали запросы в свои парламенты, не публиковали пламенных статей типа приснопамятных «J accuse!" или "Не могу молчать!"

Не обвинили и смолчали. Шутка ли -на шестой части суши сбывается вековая мечта человечества, а тут тебе какой-то беглец из рая. Хотя Солоневич предупреждал, что его книга может стать учебником для европейских слюнтяев. В отношении Восточной Европы это, увы, сбылось. Понадобилось сорок лет, чтобы "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына был воспринят на Западе со всей подобающей серьезностью и тревогой. Дело, собственно, не в годах взросления. Леволиберальный Запад резко поумнел и поправел перед лицом шестикратного военного превосходства СССР в Центральной Европе. Это неправда, что жизнь проста. Она гораздо проще, чем мы думаем.

Иван Лукьянович Солоневич (1891 - 1953) в перестроечной России был достаточно широко известен как автор "Народной монархии". В начале 1990-х некоторые московские редакции получали из Аргентины основанную им русскую газету "Наша страна" там, кстати, рядом с лобовой монархической публицистикой встречались весьма глубокие обзоры международной экономической жизни. Но вот, наконец, полный текст "России в концлагере" (приложение к журналу "Москва", 1999) с почти десятилетним опозданием (вполне могли напечатать в начале девяностых!) пришел к российскому читателю.

Иван Денисович против Ивана Лукьяновича

Лев Наврозов пишет, что солженицынский "Архипелаг" после "России в концлагере" был просто ненужным и подробным повторением пройденного. Тем более что Солоневич впервые назвал вещи своими именами одна из глав его книги называется "Империя ГУЛАГа". Но все-таки Солоневич описывает исключительно свой личный опыт, один неполный годна Беломорканале. Книга Солженицына это сотни свидетельств, это эпопея, энциклопедия и философский трактат. Поэтому было бы несправедливо в некоем виртуальном историко-литературном пространстве раскассировать "Архипелаг" на сноски к "России". Впрочем, никто этого делать не собирается. Однако проблема первого слова остается. Солоневич заслуживает того, чтобы его приоритет был признан.

Разумеется, что задержка с появлением книги Солоневича никак не связана с мощной и планомерной кампанией по публикации книг Солженицына на родине. Никто не препятствовал напечатанию "России в концлагере". Но независимо от этого возникает какое-то ощущение соперничества, основанное на почти полном совпадении фактуры при очевидном концептуальном несходстве книг Солженицына и Солоневича.

Несходство опять же весьма тонкое. Оба они ненавидят коммунизм. В обоих нет ни грана левизны. Оба сочувствуют больше всего мужику, работнику, которого коммунисты оторвали от земли и бросили в лагерь. И меньше всего репрессированному аппаратчику. Далее оба демонстрируют легкий националистический крен вполне позитивный, отнюдь не ксенофобский, однако же отчетливый.

Но Солженицын это тема обманутой веры гражданина в государство. Это утраченные иллюзии по поводу хоть какой-то разумности происходящего. Это страх фраера ("социально далекого" интеллигента или просто законопослушного горожанина или крестьянина) перед блатарем ("социально близким" уголовным преступником).И отсюда новый вопль о злобном безумии власти. Обобщенный герой Солженицына (как-то неловко называть его "лирическим героем" эпической прозы) это человек, который верит, разочаровывается и робеет. Это слабый человек, влюбленный в государство беспомощной и обидчивой сыновней любовью. Именно таких людей в огромном количестве плодила и плодит сначала российская, потом советская, а теперь уже и постсоветская власть.

Солоневич это нечто прямо противоположное. Это холодный взгляд сильного и умного человека, которому изначально чужды все и всяческие страхи и иллюзии. Он прежде всего джентльмен. Он любит своего сына, своего брата, свою жену, которую загодя сумел отправить за границу. Любит свою несчастную Россию. Он любит их по-настоящему, потому что еще сильнее он любит честь, как тот самый рыцарь из классической английской поэзии.

Он спортивный журналист и выдающийся атлет. Организатор физкультурного движения и автор пособий по джиу-джитсу. С советской властью сотрудничал, зарабатывая деньги спортивными репортажами, но соприкасаться старался минимально: жил в подмосковной Салтыковке, дабы поменьше мараться в столичной грязи. Умел вертеться с веселым цинизмом нарядившись в заграничное пальто и сунув в рот окурок сигары, внаглую заходил в магазин "Инснаба" (вроде недавней "Березки"). Пропускали без документов. Это он делал не из любви к риску, а чтобы накормить семью в ситуации, когда карточки не отовариваются.

Его арестовали не как Солженицына (за недозволенные размышления о Сталине в письмах к другу), а за попытку бежать из Совдепии в сентябре 1933 года. Ему еще повезло указ о смертной казни за побег из страны был принят 7 июля 1934 года. А 28 июля того же года Солоневич с сыном и братом успешно бежал из лагеря.

"У меня перед революцией не было ни фабрик, ни заводов, ни имений, ни капиталов. Я не потерял ничего такого, что можно было бы вернуть в случае (антисоветского. Д.Д.) переворота. Но я потерял семнадцать лет жизни, которые безвозвратно и бессмысленно были ухлопаны в этот сумасшедший дом советских принудительных работ во имя мировой революции... Когда у вас под угрозой револьвера требуют штаны, то еще терпимо. Но когда от вас под угрозой того же револьвера требуют, кроме штанов, еще и энтузиазма, жить становится вовсе невмоготу, захлестывает отвращение. Вот это отвращение и толкнуло нас к финской границе".

Бежать толкнула честь. Беглецов - самого Ивана Солоневича, его сына Юрия и брата Бориса (он, кстати, тоже был известным спортсменом) предали те, кто пообещал содействовать побегу. Но арестовали не советских кроликов, а джентльменов. Они не блеяли беспомощно ("Меня? За что? "). Они не надеялись, что правда вот-вот восторжествует и их выпустят. Они ничего и никого не боялись. При первой же стычке с блатными Борис Солоневич чуть не сломал руку какому-то пахану. Семья Солоневичей сразу приобрела некий авторитет и гарантии сохранности имущества.

Писатель Георгий Гачев любит играть в буквы. Например, он считает, что в имени его жены Светлана (Свет-ЛАНА) зашифрованы имена их дочерей ЛАрисы и НАсти. На моем месте Гачев непременно сказал бы, что в домашнем имени Сталина Coco (СО-СО) зашифрованы фамилии его главных литературных врагов СОлоневича и СОлженицына.

Я не силен в буквенной мистике. Однако, чем черт не шутит, обобщенный Иван Денисович и реальный Иван Лукьянович. Нет ли тут некоего недопроявленного знака? Общее имя (главное русское простонародное имя), а отчества тоже весьма простонародные, но разные. Оба русские но один забитый трудяга, а другой умница и смельчак. Случайность? Кто его знает. Русская литература и есть Россия. "Всякая попытка познания России таит в себе этакую прелесть неожиданности", писал Солоневич.

Бардак как технология власти

Кто изобрел термин и ввел понятие? Великий Мишель Фуко еще пешком под стол ходил, а неистовый Абдуррахман Авторханов еще был благополучным партийцем, когда Иван Солоневич уже написал о "технике власти" и демистифицировал старинные представления о том, как работает государство. О том, что существует благолепный консенсус между народом и его владыками. В общем, "собрались излюбленные от всего народа люди и соборно порешили": пригласим варягов, выберем Мишу Романова, поддержим большевиков. Или наоборот жестокие владыки грабят и калечат народ, а он кряхтит, лижет царский сапог, а время от времени устраивает бунт. Беспощадный, но, к вящему удовольствию власти, бессмысленный, а потому легко подавляемый.

Все не так. Существует технология власти, способы, которые помогают лидерам долговременно и эффективно управлять подвластным населением. В тоталитарном государстве не обойдешься одними убеждениями или одними репрессиями (хотя и пропаганда, и ГУЛАГ работают на всю катушку). Нужен достаточно большой слой населения, с которого сняли намордник и позволили грызть ближнего своего. Речь идет о придонном слое населения, то есть о подонках общества. Потому что ни в каком тоталитарном государстве не хватит людей в погонах, чтобы нагнать страх на народ.

Выражаясь по-ученому, в основе советской технологии власти лежит институирование психологии маргиналов. Солоневич называет это проще и вместе с тем глубже "ставка на сволочь". Большевики освободили людей от "химеры, называемой совестью", значительно раньше, чем это сделали нацисты. Большевики, пишет Солоневич, сделали ставку на человека с волчьими челюстями, бараньими мозгами и моралью инфузории. На человека, который в групповом изнасиловании участвует шестнадцатым. "Реалистичность большевизма выразилась в том, что ставка на сволочь была поставлена прямо и бестрепетно".

После этого Мануильский мог с полным основанием сказать Солоневичу, что большевикам на массы плевать. Потому что массы уже были отданы во власть сволочи. Советская сволочь это так называемый "актив". Солоневич подробно описывает путь, который проделывает деревенский или городской бездельник и горлопан, карабкаясь к заветному посту в гор- или сельсовете, к партбилету и корочке сотрудника ГПУ. Путь кровавый. Многие отваливались по дороге и попадали в тот же ГУЛАГ. Но для "активиста" другого пути не было. Потому что трудиться или учиться он все равно не мог, не хотел, не считал нужным. Единственное, что умел "активист" - доносить, убивать, а главное воровать. Масштабы бардака (Солоневич говорит "кабак"), охватившего страну плановой экономики, еще долго будут поражать воображение исследователей. Но Солоневич буквально на пальцах объясняет, что этот бардак всего лишь способ существования миллионной армии "активистов". На самом низовом уровне существовал обмен услугами между колхозным начальством, местной торговлей и местной милицией. Но система не была замкнутой. Мужика, у которого уводили корову, которую забивали, а мясо отдавали милиционерам и в лавочку "Главспирта" в обмен на водку, этого мужика приходилось пускать в расход.

Таким образом, решались сразу несколько политико-технологических задач. Многомиллионная банда "актива" и низовой администрации получала надежный самопрокорм. Народ был порабощен, потому что сволочь жила и паразитировала в его толще. Далее вершки "актива" были надежным и дешевым кадровым резервом. И, наконец, общая атмосфера бардака позволяла вождям пролетариата купаться в византийской роскоши, но не гарантировала от того же ГУЛАГа.

Таким образом, советский бардак в узком смысле надо рассматривать как институциональное оформление действий "актива" (т.е. сволочи), а в широком смысле как единственно возможный способ продлить существование государства, в основе которого лежал тотальный учет и контроль.

Мертвое счастье

Солоневич работал в лагерной администрации. Он спасал людей, переводя их с общих работ в "слабосильную команду", в лазарет, на писарские должности. Нездешний холод его размышлений кого спасать, кого избавить от этапирования на БАМ (знаменитую дорогу затеяли строить в начале тридцатых)? Того, кто и так умрет через неделю, или того, у кого есть реальный шанс выжить. Когда спасти можно десятерых из тысячи, гуманизм из выспренних рассуждений превращается в мертвящую арифметику.

Афанасий Авдеев преподавал математику в Минске. Там и был вместе с семьей взят за шпионаж в приграничных районах это делается легко. Его жена и дочь погибли. Его самого Солоневич спас от голодной смерти, постарался определить на легкую работу, дал минимальный шанс если не выжить, то хотя бы прожить еще хоть сколько-нибудь. Авдеев проклял Солоневича за его благородство, бежал из теплой дежурки, заплутал в сугробах и замерз. Ему не надо было жить, и лишняя пайка хлеба была напоминанием о пережитом кошмаре, и ничем более. Он уже привык умирать, отупел, исполнился счастьем полутрупа. Тем самым счастьем, в котором купалась наша страна под аплодисменты всего прогрессивного человечества.

В каждой лагерной эпопее непременно есть "дитя" то самое, приснившееся Мите Карамазову. Солоневичу встретилась девочка, своим отощавшим телом пытавшаяся отогреть превратившееся в глыбу льда ведро кухонных помоев. Солоневич спрашивает, почему мы, миллионы здоровых мужчин, не взяли оружие? Почему недодрались с коммунистами?

Нация слабаков, вот почему. Все при нас, а чувства чести нет. Значит, нет ничего, кроме желания лизать сапоги хозяина. Не вина это России, а ее беда, что не было и нет у нас джентльменов. Но именно отсюда все остальные наши беды.

Кто виноват?

Почти две недели Иван Солоневич с сыном пробирался сквозь карельские леса к финской границе. Его брат, как было заранее условленно, в тот же день бежал из соседнего лагеря. Отсиживались в болоте, кормили комаров. Наскочили на охрану, убегали. Удалось. Наконец, на лесной тропинке обнаружили обрывки вполне "буржуазного" бумажного пакета. Значит, пришли. И сдались первому попавшемуся крестьянину, который отвел их на погранзаставу.

Самое страшное место всего этого повествования не только для автора, но и для читателя, это не описания лагерных ужасов. Это сцена в домике финского пограничника. перебежчиков уложили спать в большой служебной комнате. Рядом стояла пирамида винтовок, а на стене висел парабеллум.

Убийственный стыд за Россию охватывает Солоневича и передается читателю. Как наши обращались с перебежчиками из Финляндии, с рабочими, которые были охмурены коммунистической пропагандой и рванули через границу в "отечество всех трудящихся"? Тут же арест, допрос, лагерь и скорая смерть. Хотелось снять с гвоздя парабеллум и застрелиться.

"Вот это дружественное, человеческое отношение к нам, рваным, голодным, опухшим и, конечно, подозрительным иностранцам оно для меня было как пощечина. Почему же здесь, в Финляндии, такая дружественность? Почему же там, на моей родине, такой безвылазный, жестокий, кровавый кабак? Как это я, Иван Лукьянович Солоневич, мужчина и все прочее, мог допустить весь этот кабак? Почему это я - не так чтобы трус и не так чтобы совсем дурак на практике оказался и трусом, и дураком? "

Вопрос, который может задать себе только джентльмен. Советский слабак будет все валить на объективные обстоятельства, врожденные свойства души и заботу о детях. Дозаботились до того, что внукам тогдашних слабаков теперь суждено выбирать между Зюгановым и Примаковым.

Солоневичу стыдиться нечего. Он спас несколько сотен людей. Он доказал себе и тем, кто с ним встречался, что честь выше сиюминутных выгод и страхов. Он бежал из ГУЛАГа и рассказал людям правду.

Но его не услышали. Да, разумеется, Советская Россия (а для всего мира это просто Россия) немало набезобразила в Европе. Начиная от спланированного Сталиным раскола демократов в Германии тридцатых годов (расчистили дорогу Гитлеру) и кончая вторжением в Чехословакию. Мы, конечно, виноваты перед Европой. Каемся. Больше не будем.

Но и вина Европы перед Россией громадна.

Европейские политики, как пишет Солоневич, покровительственно поглаживали большевистского пса или пытались в порядке торговых договоров вырвать из его шерсти клок долларов. О да, разумеется, левый либерализм, увлеченность социализмом, кризис буржуазности. Не надо. Просто в те времена и в Европе не хватало джентльменов.

Новое время. 1999. № 37 (19 сентября). С. 30 – 32.